Сквозь мартовские снега. Лесные шорохи

Вскоре он притащил сумку с инструментом. Тем временем в самолете стало совсем темно, его занесло снегом, снег белел и в квадратиках окон. Освещали кабину карманным фонариком Славика; аккумулятор с переносной лампочкой находился в пилотской кабине. Почти целый час они трудились, пока удалось наконец расклинить дверь. Каково же было удивление Ашота, когда при свете фонарика он увидел Житнева сидящим прямо.

— Арсений!.. Как самочувствие?

— Что вы там так стучали? — тихим голосом спросил Житнев, вяло повернув голову. Все лицо его было измазано кровью, видно, он вытирался. — Я, кажется, стукнулся крепко. Попить бы…

Ашот вмиг сбегал в хвостовой отсек самолета, где стоял бачок с водой. Житнев с жадностью осушил кружку, спросил:

— Там, у вас, все живы? Сколько сейчас времени?

— Четверть седьмого. Все живы!

— А почему так темно?

— Нас занесло снегом.

— Не понос, так золотуха, — повторил Житнев излюбленную шутку Вики.

— И еще одна новость, командир, у нас прибавилось два человека.

— Да, цур тебе! Родила двойню?

— Ты угадал.

— Мальчики, девочки?

— Девочки.

— Ох-ох! Но где все-таки сели, Ашот?!

— Ничего не понимаю, командир. Знаю только одно — в снег.

— И как это я зевнул этот чертов выступ, — сетовал Житнев, подставляя лицо Вике, которая принялась врачевать его. — Ведь видел: справа — каменистая стена, думаю — посажу впритирку к ней, боялся уклониться влево, полагая, что там будет хуже. И вот он, этот проклятый камень. Сильно покалечена машина?

— Безнадежно. Видишь? — Мурутян осветил фонариком правую стенку кабины.

— Эге-ге, и радиоаппаратура полетела…

— И оба правые крыла, — добавил Ашот. — Как самочувствие, командир?

— Голова тяжела, как с похмелья.

— Может, спиртишка достать из энзэ! Глотнешь капелюшку?

— Подожди, очухаться надо да разобраться, что к чему. А спирт, видно, еще пригодится нам.

— Разбираться-то не в чем. Ясно, пока замурованы в снегу…

5. ГДЕ ОНИ СЕЛИ?

Пурга прекратилась на следующий день утром, и над восточным побережьем Камчатки нестерпимо заголубело огромное, по-весеннему яркое и чистое небо. Только к северу от Лавового плато продолжал чадить аспидно-черным дымом вулкан. Дым клонился в сторону запада, и там, над горами, в небе вытянулся его чудовищный черный шлейф. Линии хребтов и вулканов, осыпей и каменных заструг — все выступало четко и ясно, как сквозь увеличительное стекло.

Едва взошло солнце, — огромный красный шар будто всплыл из глубин темно-синей бесконечно большой воды океана, а над восточным побережьем полуострова в небе уже гудел вертолет. Он шел то прямым, то ломаным курсом, иногда останавливался, или кружил над каким-нибудь участком, спускался почти до земли, потом взмыл вверх и продолжал гудеть в небе. Улетал один, на его место прилетал другой. И так весь день. А потом то же назавтра, на послезавтра…

Искали исчезнувший санитарный самолет. И не только с воздуха. Были оповещены охотники и геологи, вулканологи и жители прибрежных поселков. Несколько собачьих упряжек мчались к месту предположительной аварии самолета — к югу и западу от Кроноцкого заповедника, к западу от Кроноцкого залива, к северу от Центрального хребта.

…Давно сказано: не было бы счастья, да несчастье помогло. Снег, засыпавший самолет по самый верхний фонарь, оказался на время истинной благодатью для людей, находившихся в пассажирской кабине, — он укрыл их от холода. Получился тот самый снежный дом, в каких издревле ютились в зимнюю стужу эскимосы — тундровые жители Заполярья.

После перевязки раны и нескольких глотков спирта Житнев почувствовал себя лучше и без посторонней помощи перешел в пассажирскую кабину; туда же перенесли его кресло, сняв с креплений. Пилотскую кабину решено было закрыть, чтобы не уходило тепло, накопившееся внутри фюзеляжа.

— Ну что же, прошу всех на совет, — сказал Житиен, удобно устроившись в своем кресле.

Помещение кабины было освещено мертвенно-бледным светом переносной лампочки от аккумулятора, тем не менее здесь стало даже уютно. Ничто больше не гремело, не гудело, не выло, глухота подземелья царила в просторном помещении; с относительными удобствами устроились Вика и Славик. Сюда снесли все коврики, чехол от капота, четыре опальных мешка из аварийного запаса. Так что теплый ночлег был обеспечен всем, хотя сон, как это бывает в состоянии нервного напряжения, никому не шел и на ум. Славик сидел на прежнем своем месте возле занавески, спрятав лицо в воротник дохи, и пощелкивал карманным фонариком — включал и выключал свет.

— Послюшай! — вспылил Ашот, — перестань ты игрушками заниматься! Зачем разряжаешь батарейки? Они еще пригодятся.

Сам Ашот полулежал на спальном мешке, разостланном по полу рядом с креслом командира. По другую сторону кресла сидела Вика на своем мешке, поджав калачиком ноги, обутые в торбаса из оленьих, лапок и расшитые бисером. За занавеской тихонько посапывала роженица; измученная вконец, она опала мертвецки.