Сквозь ночь

Жена Сергея Петровича, Евдокия Антоновна, виновато пожимает плечами, убирая со стола обрезки и нитки. Газет она никогда не читает, как не читают их и дети Сергея Петровича. Семнадцатилетняя Лида, оканчивающая десятилетку, собирает фотографии киноактеров и сама без особых на то оснований мечтает стать киноактрисой. Что же касается Игоря, то он, кажется, вообще ни о чем не мечтает. На лице его в последнее время вместе с юношескими прыщами появилось какое-то сонно-презрительное выражение. Он стал хуже учиться и, кажется, тайком покуривает. Читает он только «Библиотеку военных приключений», хотя в доме полно хороших книг. Сергей Петрович выписывает все кряду подписные издания, ими сплошь забиты два шкафа, и скоро, вероятно, придется покупать третий.

Сергей Петрович не раз уже зарекался выписывать новые издания, так как третий шкаф ставить решительно некуда. Но вот недавно не удержался — выписал Генриха Манна, Шекспира, «Тысяча и одну ночь» и еще зачем-то «Всеобщую историю искусств»…

Вздохнув, он разувается, надевает пижаму и растягивается на тахте. Из второй комнаты слышатся ненатуральные голоса, мужской и женский, затем музыка — Игорь и Лида смотрят там передачу. Евдокия Антоновна, накрыв стол пестрой плюшевой скатертью, тоже уходит туда.

«А начала-то ведь и не видела…» — со снисходительной усмешкой думает Сергей Петрович. Его давно забавляет то обстоятельство, что жена и дети смотрят все подряд, что показывают в «ящике» (так он называет телевизор), даже короткометражные фильмы о борьбе с пожарами или о рыборазведении в колхозах.

«Искусство — это ведь, в сущности, праздник для души, — рассеянно думает он, закинув руки за голову и глядя в потолок. — Нельзя же так, в самом деле, между тарелкой борща, и стаканом чая…»

Он устраивается поудобнее и, подкинув повыше подушку, натыкается на раскрытую книгу. Взяв ее, он читает с начала страницы:

«— Руки вверх! — зловеще прошипел бородач, выдернув из заднего кармана пистолет.

— Напрасно стараетесь, фон Клецке, — скупо усмехнулся капитан Серегин. — Ваш «вальтер» разряжен, а ваша наклеенная борода…»

— Игорь! — зовет Сергей Петрович, захлопнув книгу. — Скажи, пожалуйста, Игорек, — мягко спрашивает он у вошедшего сына, — неужели тебе действительно интересно читать эту белиберду? Ну добро бы ничего другого в доме не было. Вон ведь Чехов полный стоит, Толстой, Тургенев…

— Во-первых, — с присущей ему в последнее время вялой дерзостью перебивает Игорь, — во-первых, «Коричневого дьявола» как раз мама читает, ей Марья Феофилактовна принесла. А во-вторых…

— Что, что, что еще во-вторых? — вдруг срывается Сергей Петрович.

— Ты чего кричишь? — пожимает плечами Игорь. — Мы Толстого еще только в будущем году проходить будем. А Тургенева я читал, «Отцы и дети»…

— Пройденный этап, стало быть? — усмехается Сергей Петрович. — Ну ладно, иди…

Оставшись снова один и полежав, раздумывая, он корит себя за недостаточную выдержанность и повышенный тон. «Надо быть справедливым, — думает он. — В конце концов, у парня переходный возраст, отсюда и дерзость и все прочее…»

Поразмыслив, однако, еще немного, он приходит к неожиданному выводу, что в переходном возрасте в данное время находятся все — Игорь, Лида, жена и он сам.

— А ты, Джек? — спрашивает он, улыбаясь, у вошедшего в комнату боксера.

Джек понимает вопрос и улыбку по-своему. Стуча когтями, он отправляется в коридор и приносит оттуда поводок с ошейником.

— Ладно, дай отдохнуть, — отмахивается Сергей Петрович, но невоспитанный Джек, встав передними лапами на тахту, упорно тычет поводок. Мотая черногубой курносой башкой, он трижды больно ударяет Сергея Петровича по лицу железным ошейником. Тот, кряхтя, спускает ноги и обувается.

Конечно, прогулять Джека мог бы и Игорь, телепередача скоро закончится, но… «мальчику надо ведь заниматься». Чтобы не вступать в излишние пререкания, Сергей Петрович надевает на Джека ошейник, а на себя плащ и выходит.

Уже на лестнице Джек с такой силой натягивает поводок, что Сергей Петрович вынужден прыгать через три ступеньки, крепко держась за перила, чтобы не упасть. Внизу же Джек и вовсе шалеет. Вытянув шею, роняя слюну и по-бурлацки налегая широкой грудью, он поспешно перетягивает Сергея Петровича через улицу в парк. Здесь он принимается обнюхивать все подряд кусты и деревья, то и дело задирая лапу, а затем, изогнувшись, отправляет большую нужду.

На дворе — апрель, вечер теплый, тихий, пахнет черт знает как хорошо, в парке меж одевшимися весенним пухом ветвями горят фонари, по аллеям гуляют люди… Сергей Петрович, держа натянутый поводок, глядит независимо в сторону и досадует на Джека, отправляющего нужду чересчур долго.