Сквозь объектив

Вот это был удар исподтишка. Кай говорил все это мимоходом, и я спрашивала себя, осознает ли он, что каждый его вывод для меня — как удар по лицу?

— Душа, говорят, двадцать один грамм весит. Так что… глубина моей личности, которую ты тут меряешь, все равно не превысит этого значения.

— Расскажи, с чего началось твое… отдаление от людей. Был ведь какой-то момент? — задал он новый вопрос.

— Я не помню, — честно сказала я. — Я просто не люблю все, что было лет до пятнадцати. Например, детство. Это время, когда ничего тебе не подчиняется. А как я ненавидела каникулы… Потому что всегда была одна, а другие веселились, как черти. Летом я чувствовала себя по-настоящему одинокой, потому что в этой атмосфере безумного праздника вдруг ловила себя на мысли, что похожа на непутевого гостя, который вместо похорон попал на свадьбу и теперь не знает, что делать.

— И чем ты занималась все время?

— Читала. Училась. Слушала музыку. Искала общения в искусстве. И как ни странно, здесь мне везло на друзей. Хотя говорить с ними по-настоящему не получалось.

— Кстати, хотел сказать, что у тебя отличный английский.

— Я благодарна за него моим любимым группам. Любой язык лучше всего учить по песням.

Он даже оторвался от камеры и уважительно покивал.

— Назови мне тогда свою любимую песню.

— Ну, например… — Я задумалась. — Пусть будет Flunk. «Queen of the Underground».

— Я послушаю ее.

Камера продолжала щелкать, впиваясь в мое лицо. Мне казалось, будто объектив направлен не на меня, а внутрь меня. Он глядит прямо в душу, снимая безо всяких прикрас все, что там есть. Я даже ждала фотографий с легким волнением. Почему-то казалось, что снимки будут необычными.

Меньше чем за час между мной и Каем образовалась особая реальность. Камера словно соединила наши диссонирующие друг с другом координаты, и возникло новое измерение. В нем вдруг нашлось место для моих настоящих слов, которые наконец-то пролились.

— Кай, как ты это делаешь? — поинтересовалась я, ложась на живот и подпирая голову руками.

Он слегка присел, чтобы объектив был со мной на одном уровне, и уточнил:

— Что именно?

— Как ты достаешь вот это все? Ну, ты знаешь. Чувства, мысли… Твой взгляд проникает всюду. Под рубашку… За глаза. Прямо в голову.

Я сама не понимала, почему начинаю с ним то и дело кокетничать. Иногда во мне вылезала эта тупая женская непоследовательность.

Кай глянул на меня мельком и ответил:

— Я ни к чему тебя не принуждаю. Обрати внимание, ты все рассказываешь мне сама. Будем считать, что я просто расшевелил тебя своим бесцеремонным поведением.

— Потыкал, значит, палкой в осиное гнездо.

— Да. Выпусти всех ос наружу. В твоем улье перенаселение.

— К черту эти метафоры. — Я перекатилась на спину, болтая в воздухе ногами. — Ты располагаешь меня к беседе, вот в чем трюк. Я ведь совсем тебя не знаю. Кто ты, откуда… Как ты жил до того, как похитил меня? С кем дружишь? Кого любишь? О чем думаешь?

— Необязательно знать друг друга, Марина, чтобы доверять.

— Но ты мне не доверяешь. Ты знаешь обо мне все, а я о тебе ничего. Это непропорционально.

— Доверие не всегда должно измеряться количеством сказанных слов.

Загадочно и в духе Кая.

— Тогда у меня есть последний аргумент: мы с тобой спим в одной постели. Это тебе о чем-то говорит? — сердито спросила я.

Он слегка рассмеялся хрипловатым смехом и ответил:

— Да, это очень сильный довод. Но мне нечего тебе рассказать, Марина. По крайней мере то, что ты должна знать — ты знаешь.

— Ты говоришь, что работаешь дизайнером и увлекаешься фотографией. Слушаешь рок и металл. Ты очень умный, скрытный и жестокий. Питаешься хлопьями. Тебе нужна я. Вот и все, что мне известно.

— Это уже немало, — отрешенно пробормотал он и с легкой усмешкой произнес: — У тебя сейчас было потрясающее выражение лица…

Я промолчала, продолжая задумчиво разглядывать его фигуру, застывшую передо мной. Кай внезапно опустил камеру и, надев на объектив крышку, произнес:

— Все на сегодня. Спасибо.

Наклонившись ко мне, он слегка коснулся губами моей шеи.

Я ничего не сказала. Откровенно говоря, мне и нечего было добавить. В этом человеке скрывалась опасная глубина, и она манила. И прошлое у него наверняка было особенным, что сделало его таким, каков он сейчас. Но он был закрыт, хотя сталь в его глазах начала истончаться.

Чужие души пугают и завораживают.

В голове невольно вспыли строчки из песни Placebo:

I’m coming up on infra-red
There is no running that can hide you[10]

.

В голове сложилась важная догадка.

Кай уже скрывался в коридоре, когда я его окликнула.

— Я знаю, что ты делаешь в запретной комнате. У тебя там фотолаборатория, — сказала я. — А меня ты не пускаешь, потому что фотография для тебя — тот самый процесс, когда наконец-то проглядывает твое истинное лицо.

Кай повернул голову и с неизменной таинственной ухмылкой ответил:

— Ну вот, а говоришь, что ничего обо мне не знаешь…

* * *