Сквозь объектив

— Знаешь… я, если честно, не помню, какими они были. Когда мне было лет десять, дела отца пошли в гору и на нас буквально все обрушилось в один день, хотя на самом деле он всегда очень много работал и вечно всем что-то доказывал. В итоге отец возглавил филиал крупной компании с мировым именем, ну и как будто его настоящая семья теперь там, в офисе. Но и нас от его успеха тоже разнесло по разным тропинкам. Мама всегда говорила, что у нее не хватает времени на себя. И вот теперь она вся в себе. Про чакры она расскажет тебе больше, чем про мои успехи в школе. Я не уверена, что они с папой вообще разговаривают. Мне они постарались дать все, чего у них самих не было — много красивых вещей, свободу и дорогую школу. В некотором роде они большие оригиналы. Их наплевательство настолько искренне, что походит на безграничное доверие. Поэтому я не с ними. Просто… бреду куда глаза глядят. С короной на башке и в полном одиночестве. Меня никто не трогал, я никого не трогала, пока вдруг… какой-то тип не зажал мне рот и не выдрал меня из привычного мира.

Кай ни разу не посмотрел на меня прямо. Только через объектив. Мы вроде говорили друг с другом, но между нами была какая-то преграда. Однако слушая меня сейчас, он слишком долго не нажимал на кнопку, хотя до этого она трещала без умолку. Почему-то захотелось, чтобы он просто посмотрел на меня без этой камеры. Но он снова сделал снимок и отпустил очередной бездушный комментарий:

— Слушай, звучит печально. Богатые тоже плачут?

Я пожала плечами, не видя в своем рассказе ничего экстраординарного.

— А почему бы и нет? Все плачут. Уверена, что даже ты. Вот так и случилось, что мы — семья, которая друг с другом не разговаривает. Даже на праздниках. А как правильно надо это делать… ну, ты понимаешь, быть семьей… мы и сами не знаем, потому что давно об этом забыли. Мне кажется, мы просто уже не хотим усугублять. Знаешь, что самое ужасное, что может произойти между близкими? Неловкость. И ты не можешь прекратить ее испытывать. Неловкость — одно из тех чувств, которые можно остановить, только не делая того, что тебе их причиняет.

В этот раз камера фотографировала без остановки. Кай застывшим взглядом цедил меня сквозь объектив, а его палец жал на кнопку, как автомат. Я невесело усмехалась, глядя на него. Интересно, что же такое появилось в моем лице во время этой исповеди?

Но чувство легкости меня не покидало. Обычно когда приходилось говорить так откровенно, я испытывала один обжигающий дискомфорт. Мне хотелось закрыться, обнять саму себя, чтобы не дать вылиться наружу чему-то лишнему. И несмотря на правдивость, сказанное выражало только какую-то пошлость, теряя свой первоначальный смысл.

С Каем же все звучало так, как должно было. Слова несли именно то, что я хотела сказать.

— Похоже, ты долго об этом думала и анализировала, — заметил он через некоторое время.

— Не знаю, что это за анализ, — пожала плечами я. — Как и все дети, предоставленные сами себе, я начала слишком много думать. Это самое ужасное, что может произойти с человеком. Счастливые не думают.

Кай еле заметно улыбался и неотрывно смотрел в объектив. Вдруг захотелось тряхнуть его как следует и спросить: «Да что же ты там такого видишь?».

— Помнишь, я сказал, что ты на редкость апатична для пленницы?

— Да.

— Недавно я убедился, что это не совсем так. У тебя есть свои реакции. Но их сложно заметить. Ты достаточно замороженная. От кого эти замки?

— А от кого твои замки?

— Не обо мне речь.

— Но ты не отрицаешь, что что-то прячешь.

— Что мне прятать? Вся моя жизнь у тебя на виду.

Я лишь фыркнула. Кай и это заснял.

— Я не знаю, почему ты называешь это замками. Все люди носят маски. Потому что настоящий ты мало кому нравишься. Не встречала людей, которые были бы такими, какие они есть.

— Я думаю, ты просто встречала довольно злых людей, — вдруг добавил Кай с каким-то необъяснимым дружелюбием. — Такие убеждения пускают мощные корни в голове, когда твое окружение постоянно шпыняет тебя за каждый вдох. И ты начинаешь думать, что с тобой что-то не так. Ты выучиваешь, как себя не вести.

— Ну-ну, доктор, спасибо за объяснения. — Я не выдержала и слегка улыбнулась. — Попробую тебе поверить.

Все слышали, да? Я ему собиралась верить. Но этот разговор уже нельзя было контролировать. Похититель и жертва забили на свои роли и решили ловить души, как бабочек. Это оказалось весело.

— Ну, кто тебя мучил? Расскажи мне, — донесся до меня его снисходительный голос.

— Ты сам ответил на все вопросы. Тупой класс. Не слишком приятные случайные знакомые. Глупые учителя, чужие родители. Посторонние люди. Все вокруг будут виноваты. Лучше таковых не искать. Историю вроде моей тебе может рассказать любой школьник. Не обязательно воровать для этого девушку. Возможно, мы такие, какими нас делает наше окружение. И нет никаких настоящих «нас».

— Знаешь, что меня забавляет? Ты постоянно пытаешься казаться поверхностнее, чем ты есть. Тебя словно пугает то, что на самом деле… и это чувствуется даже в выборе слов… ты глубже. Тяжелее.