Сквозь объектив

А если уйду сейчас, тогда… наверное, боль останется в пределах переживаемой нормы. Главное — оставить в памяти не то, как мы сейчас лежим, не в силах расцепить окаменевшие руки, а то, что было до этого, и что мне надо от него не уходить, а бежать.

Было даже смешно от таких нелепых замеров сердечных страданий.

Я провела по его лицу пальцами, задержалась на губах и медленно отодвинулась. Кай продолжал безмолвно на меня смотреть.

— Тогда я ухожу сейчас. — Губы еле слушались. — Ты меня и так замучил.

Я скрылась в доме. Где-то в эфемерной реальности глаз Кая я так и не осмелилась подойти к мальчику, который играл со льдом. Он остался сидеть в одиночестве в конце коридора перед своим произведением искусства.

Натянув вместо его одежды свои джинсы и майку, я зачем-то зашла в фотолабораторию. Мои фотографии были повсюду. Хаотично валялись на полу, торчали в альбомах и хранились в компьютере. Если в этом моя душа, то пусть она останется здесь, с ним.

Медленно развернувшись, я вышла в прихожую, думая, как Кай, наверное, сейчас лежит и смотрит в небо, так и оставшись неразгаданной тайной. В какой-то миг мне показалось, что он хотел, чтобы я дошла до конца и сломала эту печать…

Но я увидела его у входной двери. Все так же молча он смотрел, как я обуваюсь, затем протянул мне мою сумку. Очевидно, со всеми вещами.

— Значит… прощай, — произнесла я, снова чувствуя, как бегут слезы. — И спасибо.

Кай притянул меня к себе и как-то целомудренно поцеловал в лоб. В последний раз я вдохнула сладко-горький запах его кожи.

У него есть душа. Больная, отравленная, такая же, как и моя.

— Удачи, — наконец сказал он.

Я вышла в подъезд и помахала ему. Кай стоял в темном проходе, а за его спиной рассеивался свет из жилой комнаты. В этот момент он походил на мираж, который растворится тут же, как только отвернешься. Я спускалась по лестнице, чувствуя, что он все еще стоит и чего-то ждет. Он не закрывал дверь до тех пор, пока я не дошла до первого этажа. А когда я почти переступила порог подъезда, до меня донесся отдаленный металлический хлопок.

Вот и все, подумала я.

Быстрая развязка. Как много сложностей может быть у двух людей только потому, что они…

Ну и? Что мы?

В чем, собственно, проблема?

Я глядела на дорогу, лежащую передо мной, и колышущиеся на ветру листья. Сейчас, на улице, слова Кая казались мне сущей ерундой. Как далеко мы можем зайти, как далеко мы можем зайти… Наверняка не дальше, чем все остальные девушки и парни.

Но оглянувшись на его окна, я заметила знакомый силуэт у окна, провожающий меня непостижимым взглядом, и выбросила эту дурь из головы.

В той странной реальности опрокинутого неба и бесконечных фотографий может быть что угодно. Там нет запретов и границ. В том мире все постоянно встает с ног на голову, и рано или поздно Кай увел бы меня очень далеко…

«Пожалуйста, просто иди. Не оборачивайся», — словно сказал мне кто-то вслед.

* * *

Я не поехала в отель, хотя ключ от номера был в сумке. Не хотелось встречаться с Максом, если тот еще в городе. Не хотелось объяснять что-то… Я сразу поехала в аэропорт и купила билет на ближайший рейс до Риги.

Происходящее ощущалось как сквозь пелену. Этот мир не мог быть реальным.

И в аэропорту, и в самолете все время казалось, что за мной откуда-то наблюдает черный глаз объектива, продолжая делать снимки… Я закрывала глаза, пытаясь уснуть, но передо мной вставал вид на пустынный канал, а чьи-то руки мягко проводили по плечам, заставляя вздрагивать уже наяву.

Открыв глаза, я видела только иллюминаторы и чужие лица вокруг. Но часть меня по-прежнему жила в пустой квартире на окраине Амстердама. А часть Кая все еще неустанно меня фотографировала.

* * *

— Где ты была?!

— Это вместо «здравствуй»?

— Ты еще будешь выделываться? Знаешь, что я буквально выдавил твоего дружка, как майонез? Он мне много чего рассказал, и давай я уже, наконец, услышу это от тебя. Где ты была, я еще раз спрашиваю?

— В Амстердаме.

— Максим, значит, не врал. А я ушам не верил, думая, какая нелегкая тебя понесла туда. И где конкретно ты там была?! Вы, похоже, считаете себя вполне взрослыми и самостоятельными, чтобы валить куда вздумается в конце учебного года?

— Все нормально!

— Ты еще будешь пререкаться со мной?

— А ты что, пробелы в воспитании восполняешь? Поздно. Такие вещи надо говорить либо всегда, либо никогда. Все лучше, чем устраивать выволочку раз в сто лет! Да и то только потому, что дочурка не докучала тебе месяц.

— Я не могу быть при тебе как нянька. Потому что зарабатываю деньги, на которые вы живете и развлекаетесь!

— Ну, попрекни меня еще ими! И сделай вид, что сам не пихаешь их, откупаясь за свои отлучки. И за измены матери. И за вранье мне.

— А ну замолчи. Я узнал, что Максим тебя потерял! Более того, тебя видели с каким-то подозрительным типом! И наконец, моя дорогая, когда с твоей кредитной карточки больше двух недель не уходит ни цента, это наталкивает на определенные опасения!

— Папа, да я в порядке! Меня никто не насиловал и не убивал! — взвыла я.