Сквозь огонь

Щебетунья сделала несколько танцевальных па из чача-ча; они очень шли к ее стройности, струящемуся аквамариновому платью и белым волосам. Мужчина сорвал с шеи галстук, и он последовал за пиджаком. Блондинка сама взяла его за руку и покрутилась вокруг него, потом снова сделала несколько па из другого латиноамериканского танца, чем окончательно свела партнера с ума. Он запрыгал, торопливо расстегивая рубашку; пуговицы разлетались и терялись на полу под ногами.

– Забирай меня скорей, увози за сто морей! – надрывались колонки.

Партнер щебетуньи расстегнул рубашку до конца, вытянул из брюк, сорвал, потеряв пуговицы еще и с рукавов, потом скомкал и выбросил через голову. Густая поросль на груди заканчивалась на безвольно выпирающем животе. Руки – загоревшие по границы рукавов футболки, от шеи – коричневый треугольник загара. Уже полуголый, он присел на корточки и стал расстегивать туфли, намереваясь, видимо, идти до конца. Но тут толпа расступилась, пропуская крепких парней-охранников. Они ласково подхватили мужика под руки и повели к выходу. Следом шел ведущий с его одеждой.

Круг сомкнулся, словно ничего не произошло. Я оказалась в середине и пыталась выйти, но вдруг посмотрела в глаза человека прямо передо мной – и оказалась в черной, оглушительно тихой пустоте, откуда на меня накатывали тошнотворные волны страха. В пустоте я разглядела гигантскую капельницу. От нее взгляд проехался по трубке, которая иголкой втыкалась в вену на руке невидимого гиганта. Я отшатнулась, задыхаясь от страха и боли, запнулась о кого-то сзади. Мне не дали упасть, придержали за спину, другой мужчина схватил меня за руку и рывком поставил на ноги – я едва не стукнулась носом о его нос и, конечно, посмотрела в глаза. Здесь не было страха и боли, зато было много света и колотящееся от удовольствия сердце: сверху скакала молоденькая девушка с глупым лицом. Я развернулась, встретилась глазами еще с кем-то, не успела понять с кем – и опять провалилась в черноту, где, словно по болоту, бродили безликие тени. Увидев меня, они заворочались в вязкой жиже и начали вытаскивать из нее ноги. Они тянули ко мне руки и громко орали хором:

– Ты! Уже! Танцевать! Устала! Эта! Песня! Сто раз! Играла!

Я закрыла глаза, чтобы это прекратилось, запнулась и упала. Люди расступились, и я поползла вперед, чтобы не сталкиваться больше ни с кем. Но вдруг мне навстречу, точно так же, на четвереньках, выползла Вера:

– Уходи отсюда!

Я в ужасе попятилась – все еще ползком, подальше от нее:

– Уйди, хватит за мной таскаться!

Люди вокруг охнули, перестали танцевать, и Вера исчезла. Музыка по-прежнему долбила в уши, но никто не двигался. Я посмотрела вверх – все глядели не на меня, а в сторону входа. Музыка резко вырубилась, остались только разноцветные пятна, плавающие по потолку. Я встала, дрожащими руками подобрала сумочку, протиснулась мимо неподвижных людей. А когда выбралась из круга, тоже замерла. В дверях столовой стояла мать Веры.

Тетя Оля, улыбаясь, разглядывала пьяную толпу. На ней был тот же пиджак, в котором она ездила на опознание. Волосы уложены, лицо накрашено – тщательно готовилась.

– Что же вы не танцуете? Танцуйте! – сказала она.

Никто не шелохнулся. Тетя Оля медленно пошла вперед, и толпа отшатнулась от нее, как от заразной. Я тоже отступила назад. Верина мать прошла в середину зала, в самое сердце буквы «П». Включили верхний свет. Она разглядывала тех, кто сидел за столами, – они замерли под ее блуждающим взглядом, – потом подошла к нам. Тетя Оля смотрела каждому в лицо, одному за другим. Я вдруг поняла, что она делает, и от страха приросла к полу, онемела. Ольга Николаевна искала Веру. Стареющая сумасшедшая женщина как-то узнала о празднике и пришла за своей дочерью.

Я молча заплакала, все еще не в силах сдвинуться с места. Тем временем общее оцепенение прошло. Все зашевелились, задвигались, стали уходить с пятачка для танцев. Тетя Оля подошла ко мне.

– Сашуля, ты не видела Веру?

– Видела, – ответила я чистую правду.

Она отпрянула, попятилась, прикрывая рот, потом снова приблизилась и схватила меня за обе руки:

– Неправда!

На ее лице появились проблески нормальности – и горя.

– Что тут такое? – раздался громкий голос.

Мы обе обернулись. Директриса.

Безумие снова овладело тетей Олей.

– Оксана Игоревна, Верочку, Веру ищу. – Она, прижав руки к груди, снова оглядела зал. – Мне сказали, сегодня встреча выпускников, я подумала, может, Верочка тоже придет.

Ольга Николаевна тихо заплакала, стоя перед директрисой. Оксана Игоревна поджала тонкие губы и неуверенно подняла руки, чтобы взять тетю Олю за плечи, но опустила их.

– Идемте, я попрошу довезти вас до дома. – Она взяла мать Веры за локоть и тихонько потянула к выходу.

Тетя Оля сделала шаг, другой, но потом вырвала локоть из цепких пальцев директрисы.

– Ну что еще? – раздраженно рявкнула та, но осеклась, наткнувшись на удивленные взгляды тех, кто был в зале.

Оксана Игоревна мгновенно подавила гнев и собралась снова взять незваную гостью за локоть, но тетя Оля вдруг сорвалась с места, заметалась от одного человека к другому: