Сквозь огонь

Мы вылетели из Хабаровска, сразу как ушел тайфун. До отъезда мы с Витей помогли Вериной матери сделать небольшой ремонт в квартире. Ремонт был нужен нам с Кругловым гораздо больше, чем самой тете Оле, но она согласилась. Под ревущие звуки дождя и ветра мы обдирали и клеили обои, разводили в пластмассовом ведре водоэмульсионку, белили потолки. Заново покрасили требующий замены деревянный пол. Работали молча, между делом напивались в хлам так, что Сергею приходилось вызывать такси и самому ехать за нами, чтобы довезти Витьку до дома, а меня – до гостиницы. Закончить ремонт мы не успели, но Круглов пообещал, что позовет на помощь Катю или Лену и обязательно доведет все до конца. Я поверила.

Когда мы вернулись в Петербург, жара уже закончилась, настало обычное тусклое питерское лето – прохладное, с короткими дождями. Дети написали по моим рассказам истории. Конечно, чересчур приукрасили. Но в их рассказах то появляется, то исчезает красивая девочка с красными волосами и горящая тайга, на которую в момент наивысшего отчаяния проливаются дожди. Я в этих историях убиваю то медведя, то тигра, то невообразимое лесное чудовище, одновременно горящее и мокрое, из деревьев, глины и воды. Возможно, это не так уж далеко от правды. Во всяком случае, одноклассники детей обращаются ко мне преувеличенно вежливо.

Круглов, начавший пить после ухода жены, пил долго, не меньше года, и не только пил, как я подозреваю. Следующей зимой он заснул на морозе и попал с обморожением в больницу. Ему чудом сохранили ноги, правда, пришлось ампутировать несколько пальцев. После этого он нашел в себе силы бросить пить, закрыл свои рыбные магазинчики и купил ритуальную контору со всеми прибабахами: памятники, венки на выбор, пять видов гробов, грим усопшим. Бизнес, по его словам, идет хорошо. Он как-то ухитрился отсудить у жены дочку, воспитывает ее сам, отдает матери только на выходные, да и то не всегда. Он подтянулся, утратил вечный налет раздолбайства. Хотя, конечно, когда говоришь с ним, понимаешь, что Круглов – он… ну, в общем, Круглов и есть.

Недавно он приезжал в Питер, заходил в гости. Я поила его кофе в гостиной с косыми мансардными окнами. Витька цокал языком: как у вас все интересно сделано! И квартира, и Питер, и вообще. Дети играли в своей комнате и несколько раз прибегали посмотреть на дядю, который живет где-то там, где вода выходит из берегов и уносит с собой целые настоящие машины.

Витька сказал, что думает перебираться в Питер или Москву. Продать свой ритуальный бизнес и «замутить» что-нибудь этакое. Он всегда ходит по краю, но никогда не соскальзывает, и мне кажется, у него все будет хорошо, неважно где – в Питере, в Москве или в Гордееве.

Рассказал Витька и об отце.

– Представь, собрал своих друганов, выбивают разрешения на охоту! Что-то там коллективное, как его… Короче, нашли лазейку и зашибают. Дикое мясо сейчас модно. Пельменей там накрутить из оленины, на Новый год или гостям. Мужик – огонь!

Отец с тех пор звонил несколько раз, но я не брала трубку, и он перестал. Я знаю, что с ним все в порядке, но, наверное, никогда больше не решусь поговорить. По рассказам Круглова, для наших мест он зарабатывает большие деньги. Тратит немного – он этого вообще не умеет. Скорее всего, откладывает, как всегда. И я не могу не думать о том, что когда-нибудь его невиданные богатства достанутся мне. Ведь я – единственная наследница. Во всех, кстати, смыслах. Я узнаю в себе отца, когда мелочно торгуюсь за каждый сценарий. Или когда обкладываю подрезавшего меня водителя отборным матом, так, что сидящие в машине дети и Сергей теряют дар речи. Все эти ругательства, услышанные в гараже или на охоте, крепко сидят в моей голове.

Иногда мне хочется рассказать кому-нибудь правду. Пару раз я набирала номер с визитки рыжеволосой Анны-детектива, но вовремя вспоминала о разнице во времени, о том, что в Хабаровске уже ночь, а наутро забывала о своем порыве.

Рафа долго находился между жизнью и смертью, но жизнь победила. Теперь в голове у него стальная пластина. По словам Круглова, сейчас он бодрее, чем до дыры в башке. Встречается с одной из птичек-щебетуний. Витя говорит, она, по крайней мере, «ничего такая, веселая», и у Рафы бывают просветления на фоне вечной тоски и уныния. Он начал писать диссер по математике, ездит в универ в Хабаровске, и, по мнению Витьки, дела у него сейчас идут нормально, лучше, чем раньше.