Москва встретила Пархома декабрьским морозом. Выйдя из вагона на Александровском вокзале, он долго простоял в пропахшем табаком пассажирском зале, чтобы согреться. Хоть тепла не нашел и в зале, но тут было лучше, чем в холодном скрипучем вагоне. Дышал на пальцы, приплясывал, чувствуя за плечами ремни солдатского вещевого мешка. В неимоверной тесноте и приплясывать было трудно, ибо, сжатый со всех сторон, покачивался вместе с тысячеголовой толпой. До боли зашлись ноги от мороза, и казалось, что одеревеневшие пальцы примерзли к сапогам и вот-вот отвалятся вместе с задубевшими юфтевыми союзками. Начал пятиться назад, протискиваться сквозь толщу тел, а это было трудно сделать, потому что люди не только вплотную стояли друг к другу, но даже стоя спали. Ночные и утренние поезда выбросили тысячи пассажиров, им некуда было деваться. Большинство из них приезжие и приехали по различным делам — личным и служебным, а пересидеть утренние морозные часы негде. Вот они и толкутся под крышей вокзального приволья, никто же не выгонит их на мороз. А среди них и сотни мешочников. Приехали они что-нибудь нужное выменять на фунт пшена или десяток картофелин. Можно и рубаху выменять или солдатскую гимнастерку, а то и платок. И эта многоголосая толпа движется, кричит, ссорится и рыдает. У кого-то вырвали из рук деньги или сумку, а их владелица орет не своим голосом, взывает о помощи, да кто поможет, когда даже повернуться нельзя. Пархом, орудуя локтями, все-таки пробился на вокзальную площадь, где можно было подышать свежим воздухом. Не спеша достал кисет с табаком, зажег цигарку и пошел через площадь. Из-за угла улицы спешили, возвращаясь к вокзалу, извозчики. Кучера легких пролеток посвистывали, стегая кнутами своих лошадей, чтобы обогнать неповоротливые фаэтоны. По улице грохотали грузовые платформы, среди них кое-где проскакивали одинокие легковушки и грузовики. Звенели переполненные трамваи с висевшими, словно груши, на подножках пассажирами, которые держались и за раскрытые двери, и за задние стенки с выбитыми стеклами. По тротуарам торопились на службу в свои учреждения мужчины и женщины. Начинался трудовой московский день.
Пархом остановился возле афишной тумбы и стал рассматривать большой плакат «Три собаки Антанты». Художник Дени очень метко изобразил трех взбесившихся псов — Деникина, Колчака и Юденича. Их дергали за шнуры и науськивали антантовские верховоды, и текст был удачно подобран. Пархом читал и от души смеялся.
Стихотворный текст как нельзя лучше соответствовал плакату: «В угоду разжиревшей клике, свободы растоптавшей флаг, рычат Юденич и Деникин, рычит голодный пес Колчак… Колчак расшибся близ Урала, бедняге отдавили хвост».
— Ничего, подождите, господа псы! — громко произнес Пархом. — Одному отдавили хвост, скоро и его самого прикончим. А второго — Юденича — разгромили и выгнали из нашей страны. Теперь очередь за господином Деникиным. И ему обломаем рога.
Скрутил еще одну цигарку и стоял, разглядывая улицу и площадь. Увидев молодого красноармейца, быстро шагавшего по тротуару, Пархом поздоровался с ним и спросил:
— Скажите, пожалуйста, как пройти к редакции газеты «Правда»?
— А вы не москвич? — спросил юноша.
— Я приезжий. Прямо с фронта.
— И я с фронта. Давайте познакомимся.
— Давайте. Хотя во время войны случайные знакомства не всегда…
— Что «не всегда»? — подхватил его слова юноша. — А! Понимаю. Я тоже противник случайных знакомств.
— Извините, — сказал Пархом. — Все-таки скажите, где редакция «Правды»? Вы же москвич?
— Я москвич, хотя несколько недель не был в Москве. А где находится редакция «Правды», знаю и скажу, как туда пройти. Это недалеко, на Тверской улице. Знаете что, я вам дам свежий номер газеты, мне удалось купить на вокзале.
Они шли, разговаривая, куря цигарки из табака Пархома.
— О! Уже близко, — сказал юноша. — Вот этот дом номер пятьдесят два, а через один дом и «Правда». Это главная улица Москвы. Посмотрите туда. Там Красная площадь и Кремль. А вот и редакция. Может, пойти с вами?
— Нет, не нужно! Большое вам спасибо за помощь. В редакции у меня есть знакомые. Вернее, одна знакомая. Секретарь редакции.
— Мария Ильинична? Так я в прошлый приезд был у нее. Комиссар передавал со мной корреспонденцию в «Правду».
— Вот как! — удивился Пархом. — Значит, вы видели Марию Ильиничну?
— Видел. Поздоровался, отдал пакет и ушел. Поскольку я хозяин, то есть москвич, а вы гость Москвы, давайте все-таки познакомимся. Я — студент-медик, фельдшер лазарета Марк Орлов. Не судите по фамилии, в действительности я — скромный воробей. Вот мои документы. — Он протянул Пархому свое служебное удостоверение.
Показал свое удостоверение и Пархом. Вот так произошло их знакомство. Орлов довел Пархома почти до самой редакции, а по дороге рассказал о своем отце, который после женитьбы увлекся автомобилями.