Сквозь страх

Следователь Серадов ни о чем не расспрашивал купца Галятдинова. На этом они в тот день и расстались. Но это сообщение заставило его взглянуть на дело об убийстве полковника Кузнецова другими глазами. Он понял: смерть полковника — дело рук германской разведки. Перекраивать дело заново? Нет. Ни в коем случае! Деньги получены в золотых рублях. Их хватит на многие годы сладкой жизни. А что, если вернуть деньги? Но где гарантия, что завтра не случится с тобой то, что случилось с полковником. Пришьют в собственном доме, не постесняются. Агенты прекрасно знают свою безнаказанность: кто же будет их искать в нынешнюю пору политической и военной нестабильности в стране. Исчезнут, уплывут они, как облака, в неизвестную сторону. Вот так-то. Если же признать во всем виновным этого бессребреника и «инвалида» Измайлова после сообщения купца Галятдинова, — значит, оказаться пособником германской разведки. Выгородить агента, убившего честного офицера, и подставить вместо него под пулю другого, невинного человека, — это пахнет дурно. В нынешнее военное время пошлют на эшафот, можно не сомневаться. «Вот и выходит, что агенты кайзера загнали меня, как зайца, в силки, — невесело размышлял следователь Серадов. — Можно считать, что меня уже завербовали. Ловко. Одним махом. И никуда мне теперь от них не деться. Можно не сомневаться — в ближайшее время заявятся ко мне в открытую и потребуют чего-нибудь еще сделать. Будут меня таскать, как старый башмак, по всей грязи. А по миновании надобности выбросят, утопят где-нибудь. Вот уж поистине оказался между Сциллой и Харибдой. От властей — арест и наказание, а от шпионов — риск и смерть. Нет, надо бежать. И чем скорее, тем лучше. Где гарантия, что этот купец с ними не связан? Может, он и пришел специально, чтобы поставить меня в такое сложное положение. А заодно и проверить, что я собой представляю. Ведь после его заявления я должен действовать! Да еще как. Я же ничего не предпринимаю. Со мной все ясно. Если даже этот лукавый купец пришел действительно как друг покойного полковника, то и в этом случае для меня ничего не меняется. Тогда я буду на крючке у него, у этого дельца. А если он кому-нибудь еще расскажет об этом? Это будет концом для меня!

А что, если убрать этого купца? Но как? Помочь бежать Измайлову, а потом шлепнуть Галятдинова. А? Комбинация годится, — размышлял следователь. — Возникнет вопрос: кто убил купца, кому это выгодно? Любой следователь пальцем укажет на Измайлова. Скажут: мстил он. И все поверят».

Но эта авантюра Серадову сразу же показалась бесполезной: этот купец-хитрец мог, да и наверняка продублировал свое сообщение об убийстве. Наверняка пульнул куда-нибудь писулю по этому поводу. Определенно, этот купец не был бы богатеем, если бы не смотрел вперед, не просчитывал, как шахматисты, свои ходы и ходы своего противника. Это только морда у него простоватая, деревенская. А глаза хитрющие, навыкате, как у хамелеона, так и бегают во все стороны. Эх, в любом случае нехорошо. И так и эдак грозит удар. Да, надо бежать! И чем быстрее, тем лучше. Но надо завершить дело Измайлова. Тогда немецкие агенты сейчас меня не тронут, да и жажду мести купца утолю.

Так и сделал следователь Серадов: к вечеру направил дело Измайлова в суд, а утром, 25 октября, с первыми петухами бежал, потому как накануне вечером прослышал, что делом Измайлова неожиданно заинтересовалась контрразведка Казанского военного округа.

Первое, что пришло Серадову в голову, — на него накатал телегу купец Галятдинов. Точнее не на него, а на германского агента Перинова, подозреваемого в убийстве полковника. Но это сути дела не меняло. Любой мало-мальски знающий свое дело контрразведчик, ознакомившись с делом Измайлова, увидит, что оно шито белыми нитками, и весьма грубо, неаккуратно. Что он, Серадов, палец о палец не ударил, чтобы прояснить истинное положение вещей, которое проливало бы хоть слабый свет на деятельность германской агентуры, не говоря уже о подлинном преступнике.

…Капитан контрразведки Мулюков быстро ознакомился с делом по убийству полковника Кузнецова и удивился: ни в одном допросе обвиняемого Измайлова не выяснялись его связи с германской контрразведкой. Более того, следователь даже не поставил перед обвиняемым ни одного подобного вопроса. В деле фигурировал лишь один, ничем не подкрепленный довод следователя Серадова — Измайлов немецкий шпион, поскольку в период войны с Германией он сознательно нанес урон русской армии, убив боевого, неоднократно награжденного офицера — начальника Чистопольской школы прапорщиков, то есть совершил террористический акт в пользу вражеского государства. Обвиняемый Измайлов не признал себя кайзеровским агентом. Капитану Мулюкову показался странным характер допросов обвиняемого и вообще все это дело. Или этот следователь верхогляд и наивный, как ребенок, или продажный прохвост, если не больше, заключил он.