Сквозь страх

Измайлов смотрел на Петропавловский собор и не мог оторваться, и ему очень хотелось крикнуть, чтобы слышали все: «О Петр Первый!!! Великий сын великого народа!!! Я преклоняюсь не только перед твоим потрясающим благородством, но и перед твоей прозорливостью: что все народы равны перед историей, тем самым должны быть всегда равны, что все народы и их культура достойны внимания и глубокого уважения!» Но Шамиль не крикнул, опасаясь, что прохожие примут его за сумасшедшего. Он прошептал эти слова, но прошептал с благоговением верующего, когда тот произносит молитву, как произносит патриот священную клятву преданности своей родине.

«У великого человека день и час жизни — это уже история, а у серого человека и год, и десятилетия жизни — это лишь незаметное существование, следы которого время стирает так же быстро и бесследно, как смывает вода следы на песке», — подумал молодой чекист и направился к Пассажу. Там размещалось кафе «Москва» — излюбленное место городской интеллигенции, разных барчуков и бывших офицеров.

На куполе красивого светло-коричневого трехэтажного здания Пассажа часы показывали четверть пятого.

«Вот где надо было встретиться да поговорить с Василием Николаевичем, а не в его неухоженной коммунальной комнатушке на Рыбнорядской улице, — подумал юноша, вспоминая недавнюю встречу с Соловьевым. — Человек в губкоме партии работает, а дома всего лишь один стул. Правда, он у себя почти и не бывает, пашет на работе сутками. Но отдыхать-то ему нужно. А тут небось блаженствуют всякие ожиревшие бездельники да контра».

Измайлов вошел в дверь и оказался в продолговатом помещении — галерее с высокой стеклянной крышей, откуда исходил ровный матовый свет. По обе стороны кирпичных стен стояли кучками в непринужденных позах хорошо одетые мужчины и женщины и раскуривали толстые сигары и дорогие папиросы. Из дальней двери то и дело выходили парочки. Слышалась французская речь. Юноше показалось, что он попал в какой-то другой город, в другую страну. Ему казалось, что все на него смотрят. И он с трудом, нерешительно шагнул, будто кто-то держал его, к самой двери, откуда выплескивалась разодетая публика и откуда доносилась музыка. Над дверью красовалось ярко оформленное объявление: «Добро пожаловать в кафе „Москва“».

В довольно просторном помещении, уставленном столами, совершенно не было свободных мест. В глубине зала на небольшом возвышении приютился квартет во главе с пианистом и скрипачом: флейтист с гитаристом лишь изредка вплетались в музыкальную канву, и внешне казалось, что эти два музыканта играют так мало лишь для того, чтобы числиться в оркестре, чтобы их не выгнали из этого модного кафе. Но квартет тем не менее был хорошо сыгран, и какое-то заморское танго, исполнявшееся им, царило над всеми безраздельно: танцующие пары делали резкие повороты, стремительные движения. Дамы то и дело круто изгибались в талии, при этом то замирали на миг, как балерины в массовках, то грациозно опирались о плечи своих галантных партнеров, слегка поднимая ноги.

Сидевшая за столиками публика раскачивалась на стульях в такт музыке; некоторые мужчины размахивали хрустальными бокалами и рюмками, как будто пытались дирижировать оркестром. Захмелевшие молодые женщины томно, обещающе смотрели на своих нетерпеливых кавалеров. В сизом мареве табачного дыма ловко сновали между столами дюжие официанты, больше похожие на борцов и вышибал.

Измайлов остановился у входа, с любопытством взирая на праздный люд. «Чего-то они так спозаранок разгулялись? — подумал юноша. — Ах, да! Сегодня ж воскресенье. Так-то оно так, но ведь еще не вечер. Видимо, приезжих много, а приезжие интеллигенты, обычно полупраздные люди, норовят весело провести времечко». К тому же здесь много отдельных номеров. Иначе чего тут делать всей этой томившейся по углам и коридорам шатии-братии, ежели в кафе нет свободных мест. Ну конечно, многие из этих праздношатающихся повылезали из своих номеров-кабинетов, чтобы потанцевать да обговорить свои дела. Шамиль давно слыхал, что в этом здании располагалось при царе известное на всю губернию увеселительное заведение с постоянным штатом блудливых женщин. А перед входом этого публичного дома для несведущих мужчин, жаждущих любовных приключений, зазывающе раскачивались на ветру, словно подмигивая, красные фонари.

Шамилю вдруг показалось, что он сам сейчас находится в этом злачном заведении, и он инстинктивно толкнул дверь, чтобы тотчас покинуть это место. Но тут же, опомнившись, решительно направился к ближайшему официанту.

Из всех опрошенных официантов и поваров никто ровным счетом ничего не знал о Сабантуеве. Молодой чекист показывал им и клочок исписанной газеты, но почерк загадочного автора никому не был знаком.

— А анархисты здесь бывают? — спросил Измайлов толстого швейцара с седыми короткими усами.

— Не-е, не бывают. Они здеся как белые вороны… Манеры у них не те. — Швейцар хотел было уйти, но, переступив с ноги на ногу, добавил: — А ить они через дорогу угнездились, в номерах «Франции».

— Кто?

— Да эти самые, анархисты…