Сквозь тернии

— Ради Бога, Барт! Отчего у тебя появилось сомнение, что он не любит тебя? Конечно, он любит! Кристофер не может не любить, потому что всегда был добрым, любящим мальчиком…

Откуда она знает, что моего папу зовут Кристофер? Сердце мое забилось; глаза сузились. Она поднесла руки ко рту, будто спохватилась, что выдала какой-то секрет. Потом начала плакать.

Ненавижу слезы. Именно слезами женщины уговаривают и заманивают мужчин.

Я отвернулся. Ненавижу слабость людей. Я положил руку на грудь и ощутил твердую обложку дневника Малькольма. Он придавал мне силы, он переливал ее со страниц в мою кровь. Что из того, что мое тело худое и мальчишески слабое? Рано или поздно она узнает, кто ее хозяин…

Надо было идти домой, пока они не спохватились.

— Спокойной ночи, Коррин.

Я оставил ее плачущей. Но откуда же она узнала, что моего папу зовут Кристофер?

В саду я заглянул к деревцу персика. Никаких корней. Проверил душистый горошек. Никаких проростков. Мне не везло с цветами, не везло с персиковыми саженцами, ни с чем. Ни с чем, кроме игры в Малькольма. А в игре я становился все лучше и лучше. Улыбаясь, счастливый и успокоенный, я лег спать.

ДВЕ СТОРОНЫ ДИЛЕММЫ

Никогда Барта было не найти там, где он должен быть. Я взобрался на дерево там, где он обычно перелезал, и сидел на стене. Тут я увидел, как Барт ползает на коленях в саду у той леди в черном. Нюхает землю, как собака.

— Барт! — прокричал я. — Кловера нет, а ты не займешь его место!

Я знал его привычку: зарыть кость и обнюхивать, пока не найдет ее. Он взглянул наверх, не понимая, откуда я кричу, а потом начал лаять. Затем снова поиски кости, игра в щенка, а потом вдруг Барт превратился в хромающего дряхлого старика. Если уж у него болело колено, то с чего ему приволакивать ногу? Вот идиот!

— Барт! Выпрямись сейчас же! Тебе десять лет, а не сто! Если будешь ходить скрюченным, то таким и вырастешь!

— Жил на свете человек — скрюченные ножки…

— Все дурачишься…

— Господь сказал: поступай с другими так, как они поступают с тобой…

— Неправильно. Правильная цитата такая: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними».

Я протянул ему руку, чтобы помочь. Барт скривился, ахнул, схватился за сердце, закричал что-то о своем больном сердце и о том, что оно не выдержит, если он будет лазить по деревьям.

— Барт, мне надоело твое кривлянье. Все, что ты делаешь, это вызывает новые и новые неприятности. Поимей сочувствие к маме с папой и ко мне. Когда мы снова пойдем в школу, у тебя будет много неприятностей. А мне будет за тебя неудобно.

Барт хромал позади меня, бормоча под нос себе что-то о том, как он будет богат и мудр. Бормотанье сопровождалось стонами и вздохами.

— Не родился еще человек умнее и хитрее меня, — твердил Барт.

Сбрендил, совсем сбрендил, подумал я, слушая это. Но когда я увидел, как он скребет свои грязные руки щеткой с таким усердием, будто и в самом деле хочет отмыть их, я изумился. Барт стал непохож на Барта. Он снова играет какую-то роль. Ко всему прочему он почистил зубы и улегся в постель. Я побежал сообщить родителям, которых нашел в гостиной. Они танцевали под медленную музыку.

Как и всегда, когда я их видел вместе, на меня находило какое-то мягкое романтическое колдовство. Она так нежно смотрела на него; он так трепетно касался ее. Я подал звук, чтобы они не совершили чего-нибудь для посторонних глаз лишнего. Не отнимая друг от друга рук, они вопросительно посмотрели на меня.

— Да, Джори, — проговорила мама, но ее голубые глаза еще были подернуты любовной дремой.

— Я хотел рассказать вам о Барте, — сказал я. — Я думаю, вам это будет интересно.

Папа оживился. Мама еще была где-то далеко-далеко. Она уселась на софу рядом с папой.

— Мы долго ждали, что ты раскроешь секрет Барта. Но начать рассказывать мне оказалось нелегко.

— Видите ли, — начал я, — у Барта бывают сновидения, кошмары, тогда он кричит… но это вы знаете. Он вечно кого-то представляет… и это нормально для мальчишки: например, игра в охоту или что там еще, но иногда я вижу, что он обнюхивает землю, как собака, или откапывает отвратительную грязную кость и потом носит ее в зубах — вот это уж слишком.

Я сделал паузу, ожидая их реакции. Мама повернула голову и к чему-то прислушивалась, будто к шелесту ветра. Папа подался вперед и заинтересованно слушал.

— Говори, говори, Джори, — ободрил меня папа. — Мы тоже не слепые. Мы видим, как Барт изменился. Страшась продолжать, я понизил голос:

— Я несколько раз собирался рассказать вам это, но боялся, что вас это встревожит.

— Пожалуйста, не утаивай ничего, — попросил папа. Я посмотрел папе в глаза, но побоялся взглянуть на маму, зная, что она напугана.

— Леди, живущая в соседнем доме, дарит Барту дорогие подарки. Это она подарила ему щенка сенбернара по имени Эппл, а также железную дорогу с двумя миниатюрными поездами. А самую большую комнату в доме она превратила в игровую — специально для Барта. Она бы и меня задарила подарками, но Барт не позволяет ей.

Они в немом изумлении посмотрели друг на друга. Потом папа сказал:

— Что еще?