Сквозь тьму с О. Генри

— Этот джентльмен — профессиональный грабитель поездов. Его имя Дженнингс. Карьера его, к сожалению, внезапно оборвалась, и теперь ему приходится пожизненно украшать своим присутствием наше заведение.

По всей видимости, представление Ханны о настоящем бандите не выходило за пределы понимания школьника младших классов. Он воображал себе здоровенного детину ростом далеко за шесть футов, у которого вместо лица — ужасающая харя, во лбу — печать Каина, а изо рта сыплются бесконечные ругательства. Однако он сел, и разговор начался. Я превратился в краснобая и нарассказал ему кучу побасёнок о своих днях в качестве разбойника с большой дороги. Похоже, сенатор никогда в жизни так не веселился.

— Надо же, какой вы, однако, милейший микроб! Я слышал о вас из весьма солидных источников. Думаю, вы парень что надо, так что я собираюсь поговорить о вас с мистером МакКинли[44]. Он добрейший человек в мире. Я вытащу вас отсюда.

От радости я едва не впал в истерику. С тех пор я ни о чём другом не мог думать, кроме свободы. Вообразил себе, что меня выпустят уже на следующий день, ну, в крайнем случае, через неделю. Я написал Портеру и сообщил, что не пройдёт и пары недель, как мы с ним увидимся, и тогда можем совместно написать очередной рассказ (потому что Портер был достаточно великодушен, чтобы звать меня соавтором).

От него пришёл ответ.

«Прекрасная новость! — писал он. — Ханне это вполне по плечу. Он даже президента сделал президентом, и все Соединённые Штаты за это у него в долгу».

Две недели прошли. Портер прислал срочный запрос:

«Где же вы, полковник? Я здесь уже целый караван фургонов для переезда нанял!»

В том же письме он сообщал, что мой рассказ, который он переработал, приняли в «Журнале для всех». Чек получим, когда историю опубликуют.

«Как только чек придёт, я вышлю вам вашу законную долю добычи. Кстати, держите, пожалуйста моё имя в глубокой тайне. Мне пока не хочется, чтобы о нём кто-нибудь пронюхал.

P. S. Получили ли вы маленький учебник о том, как писать короткие рассказы? Я почему спрашиваю — я заказал его в магазине и они обещали переслать его вам напрямую. За этими проказниками глаз да глаз нужен, не то обчистят и глазом не моргнут».

Я принялся писать короткие рассказы. Это заняло мой ум на те месяцы, пока я ждал обещанной амнистии. И наконец телеграмма пришла! Меня отпускали на свободу.

Дни моей последней недели в тюрьме запомнились мне полными волнения и напряжения. Надежды, амбиции, прежние идеалы — призраки былого носились вокруг меня в неостановимом хороводе. Во сне ли, наяву ли — во мне жила только одна мысль: я должен справиться... я справлюсь... я им всем докажу...

Вот и настало утро моего выхода на свободу. Начальник Дарби встретил меня в коридоре.

— Эл, я иду в больницу. Составьте мне компанию.

Лицо начальника было серым — оно всегда становилось таким, когда им владели сильные чувства, неважно что — восторг или гнев.

— Клянусь Господом, Эл, как мне не по нутру говорить вам это!

Я застыл. Жаркий поток крови застучал в моём горле, в ушах зашумело. Мне показалось, что у меня душа с телом расстаётся — такой я испытал ужас. Что случилось? Мой отец умер? Или брат?

— Они сыграли с вами подлую шутку, Эл. Вас ожидает маршал Соединённых Штатов. Они переводят вас в тюрьму Ливенуорт ещё на пять лет.

Ещё пять лет в тюрьме! Да это же всё равно что пятьдесят! Злоба охватила меня, как торнадо, сметающий со своего пути все новые надежды и намерения зажить честной, достойной жизнью. Я чувствовал себя так, будто меня подвергли пытке, исхлестали плетью, будто кровь в моих жилах превратилась в тысячи скорпионов, жалящих меня изнутри и доводящих до состояния безумного, слепого бешенства.

Я поспешил в почтовое отделение и вывернул на пол все сокровища, которые я любовно собрал и упаковал, чтобы взять с собой на волю: фотографии некоторых узников, цепочка для часов, которую мне смастерил товарищ по слесарке, деревянная шкатулка — подарок одного парня из столярной мастерской и много всякой другой всячины, которую я хотел сохранить в качестве сувениров.

Билли непонимающе уставился на рассыпанные по полу безделушки.

— Что-то ты не больно весел, Эл. Не горишь желанием отряхнуть прах старушки К.Т.О. со своих ботинок?

Я опустился на пол, покидал свои сокровища в большой платок, оттуда они снова посыпались на пол. Кажется, я не соображал, что делаю. Я боялся заговорить, боялся даже взглянуть на Билли. Свирепая ненависть кипела в душе; я был похож на вставшую в боевую позу кобру.

Билли подковылял ко мне, пользуясь стулом, словно костылём, уселся рядом на пол, собрал мои вещички и увязал узел.

— Да что с тобой, Эл?

— Обвели вокруг пальца. Не будет мне ни Нью-Йорка, ни Оклахомы. Ливенуорт — вот что мне будет. Ещё пять лет, — злобно выплюнул я.

У Билли отпала челюсть, он уронил узел и уставился на меня оторопелым взглядом.

— Не может этого быть, Эл. Они тебя разыгрывают!

Я забрал у него узел:

— Меня ждёт маршал! — и быстрым шагом устремился прочь из комнаты.