Сквозь тьму с О. Генри

И он вернулся к своему столу и писал, писал… Он вернулся к печальной повседневности тюремной больницы, к вечерним обходам камер, он собирал материал и с помощью великого алхимика О. Генри превращал мрачную безысходность в золотое солнечное сияние своих рассказов. Многими из них мы втайне насладились в нашем воскресном «Клубе отшельников».

Глава XVII

Портер был художником по призванию, по крови, по темпераменту. В нём не было этакого позёрства, зачастую присущего представителям богемы. Он родился оригиналом. Любил свободу и непосредственное, лёгкое общение. В атмосфере бодрости и веселья он расцветал, забывался и негромко сыпал остротами. Причудливый цыганский нрав его находил способы самовыражения даже в тюрьме: Портер основал «Клуб отшельников».

Шестеро заключённых: трое «банкиров», двое грабителей поездов и один мошенник — вот состав этого элитного клуба. Мы встречались по воскресеньям в отделе по строительству. Могу смело утверждать, что ни в одном клубе, принадлежащем к сливкам общества, не велись такие серьёзные, умные и весёлые дискуссии, как у нас, и самые изысканные эпикурейские пиршества не могли сравниться с нашей скромной воскресной трапезой.

Растратчики были подлинными аристократами, образованными и утончёнными. Такое окружение как нельзя лучше выявляло наиболее выдающиеся черты личности Билла Портера. Он был королём нашего эксклюзивного клуба.

Меня пригласили стать членом этого блестящего общества на третье воскресенье после моего перевода в почтовое отделение.

— Присоединяйтесь, полковник, — шепнул мне Портер. — Уж там-то вас наставят на путь истинный.

Такой престранной вступительной церемонии наверняка нет ни в одном аристократическом клубе.

Портер встретил меня в дверях отдела строительства и с шутовской изысканностью перечислил мои выдающиеся заслуги:

— Позвольте представить вам финансиста, способного украсить собой учредительный совет самой солидной фирмы. Полковник убивает с хладнокровием, сравнимым только утончённостью соусов, которые готовит Луиза.

Луизой называли одного француза, попавшего в тюрьму Огайо за подлог и растрату. Щеголеватый, смуглый, с манерами принца, он начальствовал в отделе строительства и вдобавок колдовал в кухоньке, прячущейся на его задах.

Луиза официально считался шеф-поваром «Клуба отшельников». Он готовил такие пироги и ростбифы, от которых даже у самого завзятого гурмана потекли бы слюнки. Он тщательнейшим образом соблюдал все рекомендации поваренной книги, взвешивая ингредиенты с точностью до золотника и отмеряя время чуть ли не по секундам.

Если бы тюрьма вдруг превратилась в рай, то такое событие выглядело бы ничуть не более чудесным, чем зрелище, представшее в этом импровизированном банкетном зале. Стол, словно явившийся из волшебной сказки, был накрыт на шестерых и украшен букетиком полевых цветов. На скатерти-самобранке красовались самые изысканные деликатесы: оливки, редиска, сахар, сливки, белый хлеб, латук, помидоры…

В кресле за столом сидел маленький и круглый банкир из Нового Орлеана — тот самый, что пристал ко мне, когда я самовольно перевёл себя в Дом банкиров. Он был приставучий, въедливый и скрипучеголосый; когда он говорил, то брызгал слюной — словом, Портер его терпеть не мог.

Билли Рейдлер тоже устроился со всеми возможными удобствами. Этих двоих освободили от тяжёлого физического труда: Билли потому, что он был калекой, а Карно — потому что он был старым, жирным и капризным, как плохо воспитанный ребёнок.

Айки шагал от стены к стене, тщательно прислушиваясь к звукам в коридоре — не идёт ли охранник. Наш клуб, ясное дело, в тюремные правила не вписывался. При первом подозрительном звуке и плита, и стол могли мгновенно убираться из виду. Луиза всё продумал до мелочей, и сам же и осуществил.

Он воздвиг фальшивую стену, за которой и спрятал кухоньку и всё её богатейшее оборудование. Чего здесь только не было! Столовое серебро, салфетки, специи, мука и прочие совершенно необходимые вещи в количестве, достаточном для небольшого отеля. Всё это было либо украдено, либо выторговано у работников других отделов и у шефа тюремной столовки.

В двери показался Луиза, подвязанный фартуком, сооружённым из большого кухонного полотенца.

— Кушать подано, джентльмены. Располагайтесь как дома.

Сегодня дежурным был Портер — его очередь подавать на стол. Билл со всей своей солнечной жизнерадостностью внёс блюдо с ростбифом. Похоже, ему доставляло удовольствие сознание того, что он прислуживает Рейдлеру и мне.

— Полковник, мне гораздо сподручнее держать поднос с едой в это праздничное воскресенье, чем лошадиные поводья в тот ужасный день! — шепнул он мне на ухо.

Луиза принялся резать мясо. До своего последнего вздоха я буду помнить меню того этого обеда! Первая достойная трапеза с того момента, когда меня бросили в камеру предварительного заключения три года назад.