Сквозь замочную скважину (СИ)

Ева Брэдфорд давно считала себя той ещё бескомпромиссной занозой, и пусть эта формулировка появилась после первой и последней ссоры с руководством, она её принимала. В своих решениях она полагалась на собственный опыт и знания, а когда этого было недостаточно — удачно пользовалась помощью извне. Еву не волновала такая вещь, как корпоративная этика — эта скверная черта характера выработалась у неё за годы работы с не самыми тактичными и гуманными людьми. Когда ты в резервуаре с акулами, единственный шанс выжить — самому стать акулой. Но принципам свойственно меняться — это доказывает, как минимум, тот факт, что сейчас Ева просто не могла позволить себе стать наравне с Мориарти. Её положение было хуже некуда, а потребность в работе приобретала по-настоящему идейный характер. Таких, как Ева, в МІ-6 за глаза называли роботами, они работали на износ и выдерживали практически любые нагрузки, вовремя отключали человечность и умели ненавязчиво выворачивать ситуацию в свою сторону. Они были повсеместно молодыми и полными здравого цинизма, отличались бойкостью и желанием выгрызть себе место на самой верхушке Цирка. Таких не любило местное начальство и поощряло генеральное управление: у первых на неприязнь были свои субъективные причины, а вторые руководствовались голой статистикой и вполне объективными показателями. Сейчас от прежнего образа «робота» остались только жестокий цинизм и умение прятать свои эмоции за ширмой спокойствия.

В тонированном окне машины отражалось её лицо — извечно серое и угрюмое, словно в жизни Евы не осталось поводов для малейшего появления радости. Она смотрела то на мелькающие мрачные пейзажи осенней Англии, то на себя — такую же грязную и унылую, как очередной сезон дождей. Мысли похоронным маршем приближали Еву к осознанию того, на что она вот-вот должна будет подписаться. Будущая работа не пугала её, даже немного заинтересовывала своей спецификой и широким спектром обязанностей. Придётся учиться на ходу многим вещам, и это всё усложняет, с одной стороны. С другой же — она, наконец, узнает, чем всё-таки занимается самая загадочная персона Британии в лице Джима Мориарти. Из рациональных соображений Ева не стала гнать во весь опор и расспрашивать Джеймса о его работе — он дал ей понять, что сообщит всё необходимое, когда придёт время.

А ведь он сидел рядом с ней в этот самый момент. И ничего знаменательного в этом не было. Ей хотелось увидеть Мориарти со дня вербовки, и какое-то время эта идея занимала лидирующее место в списке насущных планов. Быть ведомой невидимым лидером, чьи запросы безумны в той же мере, что и жестоки, — странно и слишком рискованно. Порой Еве казалось, что вся её работа на Мориарти заключалась лишь в том, чтобы исполнять отведённую ей роль в этом бесконечном спектакле, что затеял самый безжалостный в мире кукловод. Но сейчас, смотря на Джеймса, Ева едва ли могла уличить его во всём этом. Он не выглядел грозно и устрашающе, был не акулой, а, скорее, кем-то куда проворнее, умнее и коварнее, как электрический угорь, что прячется во тьме и убивает лишь самых опасных и непредсказуемых жертв. На столь странное сравнение с водным миром Еву натолкнула вполне банальная вещь — большущий бигборд с рекламой Лондонского океанариума, что мелькнул на трассе. Когда она осознала этот факт, то даже сумела выдавить из себя едва заметную улыбку.

Мысли принимали настолько необычные формы и обороты, что Ева едва ли успевала за ними. Она думала обо всём: о своих слабостях и проблемах, что могут возникнуть во время работы: о Мориарти и его причудах, о погоде в Париже, о том, что её уровень французского слишком плох для свободной беседы. Но, кроме всего прочего, наибольшего внимания были удостоены мысли о предстоящей встрече с Себастьяном Мораном. Он решил дать ей пару установок и проверить готовность к исполнению задания.

«Опять поиграет в командира. Видимо, полковнику снова приспичило вспомнить армию», — подумала Ева.

Они подъезжали к Кардиффу. Окружённый туманными полями, он казался слишком необъятным. Из-за белой дымки виднелись лишь верхушки высоток и большие телевизионные вышки, словно иглы, что воткнул в белое марево быстротечный урбанистический прогресс. Им пришлось поехать в объезд, чтобы добраться до аэропорта. Ева думала о том, что едва ли в Европе найдётся место с таким густым туманом и отвратной погодой, к которой почти невозможно привыкнуть. Она любила эту страну, возможно, не на все сто процентов, ведь изнанка Британии — её фундамент из министерств и служб — давно прогнил, а монархия канула в пучине светской жизни, но нечто завораживающее, своеобразный налёт старинной силы и вычурной элегантности ещё оставался на этих землях, какими бы скверными не были их обитатели. Ева пыталась оборвать вереницу сентиментальных рассуждений и сконцентрироваться на насущных проблемах, когда автомобиль въехал на парковку аэропорта Кардиффа.