Сквозняк иного мира

— Никого не помилую,
только слезы утру… —
Гоголь с паном Данилою
тихо плыл по Днепру.

Волны серы, как олово.
Спят в земле мертвецы,
молодецкие головы
опустили гребцы.

— Кто не спит, тот спасается,
Плоть приемля и Кровь.
Украина, красавица,
соболиная бровь.

— Ни приветом, ни ласкою
не разбудишь меня,
только сталью дамасскою,
вольным храпом коня…

2

Стражу к городу вывели,
в хлев загнали овец.
Спит в сиятельном Киеве
есаул Горобець.

С голубями и птахами
мчит его экипаж
в дом, где борется с ляхами
друг его Бурульбаш.

Полночь многоочитая
в храм идет на поклон,
чтоб уснуть под защитою
чудотворных икон.

Но не дремлют отдельные
мертвецов позвонки,
заведенья питейные,
казино и шинки,

синим светом подсвеченный
тот, чье имя — Никто,
и проказою меченный
вождь в заморском пальто.

Он танцует «цыганочку»
со страной на горбу,
дразнит мертвую панночку
в одиноком гробу.

И, не видя противника,
у Софийских ворот
Гоголь в облике схимника
на молитву встает.

* * *

Выгорает трава на развалинах города,
где сапог голодранца и галстук дельца
по желанью огня превращаются в золото
и пылают у ног золотого тельца.

На развалинах кран возвышается башенный,
рядом с ним на одной из больших площадей,
словно идол, стоит истукан изукрашенный,
в чье железное чрево бросают детей.

Для последнего олуха — челюсти Молоха
и оркестр погребальный в долине Гинном…
Ночь взрывается залпом трамвайного сполоха
и поит меня черным вином.

* * *

Ты выйди на плоский берег,
одежду держа в руках, —
в сетях ли трепещет жерех,
иль бьется кулик в силках,

иль пляшет воронье племя
в поникших ветвях ветлы —

да будут в любое время
одежды твои светлы.

Всяк знает земной обычай —
трава, воробей и волк,
и дерево — терем птичий,
и мох — лягушачий шелк.

Но ты не ищи причины,
чтоб выплыть на свет из мглы:
да будут и в час кончины
одежды твои светлы!

* * *

Когда играют в домино
вороны у реки
и пьют лиловое вино
стрекозы и жуки,

в зеленых зарослях хвощей
скучает рыболов,
когда поэт, как царь Кащей,
дрожит над златом слов,

когда гуляют посолонь
две щуки с малышней,
когда —
куда с копытом конь,
туда и рак с клешней,

когда два карпа в унисон
остались на мели,
тогда ты видишь странный сон
о странном сне земли.

* * *

То петел вскрикнет,
то филин ахнет,
то пламя вспыхнет,
то гром шарахнет.

То — как прореха
горит рубаха,
рождая эхо
былого страха.

То карп зеркальный
идет к запруде,
то свечкой сальной
клянутся люди.

Во мраке комнат
царит разлука,
и мир изогнут
подобьем лука,

и света струйки
звучат как арфа
в одной чешуйке
от шкуры карпа.