Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира

Внутри нового Тауша не бывало тишины. Даже в те моменты, когда он, устав от шума, заливал в уши расплавленный воск; днем и ночью из глубин его сути поднимались далекие голоса, как будто погребенные в нем села хором кричали, охваченные пламенем. Женские и мужские голоса, детские крики, ржание коней и лай собак и, время от времени, грохот, с которым рушились деревянные или каменные строения. Это были звуки разрушения и погибели; звуки пасмурного неба, в котором тучи сталкивались, рождая громы, терзающие его нутро. Новый Тауш ужасался, видя, что миры есть и снаружи него, и в нем самом, и от одних труднее избавиться, чем от других. В том вихре измученных воплей, как все время казалось Таушу, один голос звучал громче остальных – голос молодой женщины. Он казался знакомым и одновременно нет, ведь что мог познать тот, чьи тело и разум лишь недавно появились на свет в одной из исповедален храма Искателей Ключа из Лысой Долины? Но, слыша эти крики, пытаясь выделить их на фоне остальных, он всегда думал, что тот же голос когда-то начертал иероглифические знаки на его душе, полученной как поминальный дар от того, кто теперь был всего лишь кучей серых тряпок.

Он спал с одеянием старого Тауша под головой, но на другом каменном ложе, где значилось то же имя, однако всего с одной датой – рождения. Он предположил, что это и есть текущий год. Цифры звучали неприятно, соединив их в новое число, он испытал отвращение и страх при мысли о том, что кто-то однажды высечет на месте даты смерти тот же самый год. Иногда он ни с того ни с сего начинал плакать, не понимая, где у него болит, а потом вытирал слезы одеждами Тауша из Гайстерштата.

Новому Таушу предстояло остаться в памяти учеников Ключа святым Таушем из Лысой Долины, и он был удивлен тем, какое внимание оказывали ему с первых дней жизни, когда все ученики, от самого молодого, лохматого парнишки, у которого едва пробивались усы, до древнейшего, которого носили на руках, как высохший инжир; от самого плотного, толстяка с болезненно выпирающим зобом, до самого прозрачного, всего лишь мизинца левой ноги и дуги над глазом, исчезнувшим наполовину, – в общем, все по очереди заходили в его келью, говорили что-то хорошее и выражали, кто как мог, признательность за то, что им выпал шанс разделить каменный приют с тройственным святым. Ибо святая троица, воплотившаяся в нем, была редкой: святой Тауш был посвящен не только в тайны Мошу-Таче, чьи ученики латали Мир, чтобы отгородиться от не’Мира, не только в рожденные в нем и свойственные ему одному, связанные со шнуром, печатью на правой руке мертвеца, но еще и в тайны Искателей Ключа из Лысой Долины, которые когда-то вышли из Альбарены, первого города, построенного Исконными.

Святому было нелегко внимательно все это изучить, и в дни, последовавшие за его рождением, он не раз пытался уйти прочь, движимый странным импульсом, неким инстинктом: тот требовал или отправиться странствовать по свету, или спрятаться под каким-нибудь каменным столом, в тени какого-нибудь камня снаружи, в Долине. Его каждый раз находили и проводили обратно, словно заблудившееся непутевое дитя, но напрасно – ведь в святом Тауше прорастал разум (и обретала форму душа (она же дух (он же Скырба))). Однажды ученики искали его день и ночь, пока не нашли в пещере с песком, где он плавал в каменной пыли, то и дело обнимая Женщину, чье лицо уродливо морщилось, и она стонала от боли, когда Тауш ее хватал, потому что слабое тело со вскрытым брюхом не могло положить конец этой муке. Тауш хотел всего лишь поцеловать ее в щеку и спросить своим новым голосом, чей же голос он постоянно слышит посреди других голосов? Кто зовет его из самого сердца того полыхающего ада?

Со временем, однако, чужая воля закрепилась, принялась внутри святого, и Тауш опять начал трудиться в кельях с птицами, где научился вскрывать им животы и вызывать у себя возбуждение, и это удовольствие казалось ему таким далеким от боли, которую он ощущал ежедневно, и таким несообразным печальному миру, в котором находился, что святой позаботился о том, чтобы никогда о нем не забывать. Там он узнал, что птицы, возвращенные к жизни учеником-заклинателем, были глазами и ушами Искателей Ключа по всей Ступне Тапала. Его неоднократно заверили в том, что когда человек видит птицу, на самом деле он видит адепта Искателей Ключа, когда кто-то прогоняет или кормит птицу, то прогоняет или кормит ученика родом из Альбарены, сокрытого в мужском семени в животе крылатого существа. И еще он узнал, что тот, кто охотится на птиц, готовит и ест их мясо, рискует проглотить семя, которое ни в коем случае не наделит его святостью ученика, но, напротив, будет гнить внутри и наградит «красной нитью» [30], тяжким недугом.