Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира

Когда наступила первая ночь, святого охватил страх. Разведя костерок под сенью одной из скал, он поел немного из того, что было в дорожной суме, и выпил несколько глотков воды, но не смог сомкнуть глаз. Всю ночь он слышал, как что-то (или кто-то) бродит кругами, прячась во тьме, которую не мог разогнать хилый костер. Когда пришло утро, святой окинул даль внимательным и усталым взглядом, но ничего не обнаружил. Забрался на камень с острым как нож верхом, а потом вновь отправился в путь.

Весь день ему казалось, что кто-то идет следом, но каждый раз, оборачиваясь, он видел лишь вечную и пустынную Лысую Долину, неизменно иссушенную и как будто безжизненную. На пергаменте оставалось все меньше точек – значит, он приближался к монастырю Иеромортииса Темного. Святой опять решил переночевать под открытым небом. Поел, попил и погрузился в размышления, вспоминая обрывки своей предыдущей жизни, спрашивая себя, чем пахло в родительском доме, мягки ли были губы Катерины, страшно ли было на Порогах между мирами, как вдруг позади него и по сторонам послышался какой-то шум. Тауш встал. Взял ветку, на конце которой горел небольшой огонек, и начал обыскивать ночную тьму. Шум прекратился, и что-то (или кто-то), явно следившее за ним из темноты, притаилось, чтобы его не обнаружили, однако новый Тауш решил быть отважным, как подобает воскрешенному святому, и размахивал факелом во всех направлениях, пока не заметил два блестящих глаза у подножия скалы, скрытые за сухим кустом. Он приблизился и одним движением вырвал этот куст из земли, и трепещущее пламя факела озарило того, кто тайком пробирался сквозь ночь, голый и бессильный.

– Тааааааааууууууушшшш… – вырвалось из кривой груди существа.

Маленький Тауш потянулся к святому и со слезами на глазах, уставший от долгого пути, попросился на ручки.

– Таааааааауууууушшшш… Таааааауууууушшшш…

Святой поднял его, прижал к себе, лаская лысую и кривую макушку. Малыш Тауш крепко его обнял тремя своими ручками и немедленно заснул, измученный от усталости, – ведь он целых три дня то прыгал на одной ноге, то полз вслед за тем, кто его сотворил. Новый Тауш принес его к костру и лег в тепле; маленький Тауш продолжал за него цепляться.

По-прежнему обнявшись, они пустились в путь на заре, потушив угли и окинув взглядом – теперь уже четырех глаз – карту Искателей. Отыскали острые камни и направились к ним, надеясь поскорее добраться до Иеромортииса. Новый Тауш заметил, что над ними кружатся все больше птиц, чирикают и садятся то на плечи, то на голову – что-то объявляют, что-то готовят, – и вот, к концу дня, когда солнце уже клонилось к закату, святой увидел вдали огромную скалу, на каждом выступе которой сидели большие во´роны, словно ее склоны инкрустировали ими, как драгоценными камнями. Тауш решил, что это и есть храм Иеромортииса, и решил спрятать малыша в кустах, подальше от обители.

– Я за тобой вернусь, – сказал он существу и укрыл его сухими ветками. – Оставляю воду и пищу. Я вернусь, я тебя не брошу.

– Тааааауууууушшшш… – простонал малыш, и слеза выкатилась из его перекошенного глаза.

– Не плачь, – велел святой и поцеловал его в макушку. – Я тебя не покину!

Он повернулся и направился к скале, которая по мере приближения все сильнее изменялась: там, где ее поверхность казалась гладкой, возникли ниши и слепые окна, откуда толстые и важные во´роны наблюдали за каждым движением святого; там, где раньше ему мерещились трещины и проломы, тянулась каменная гладь, безупречная, словно кожа младенца. Вокруг утеса летали с пением те птицы, что сопровождали Тауша на протяжении последних дней, и во´роны время от времени прогоняли их, взмахивая мощными крыльями и яростно каркая. Камень был живым, он менялся, как будто под жесткой поверхностью что-то толкало колеса и крутило вороты, загадочным образом приводя ее в движение. С каждым шагом, приближавшим святого к утесу, в нем нарастало странное дурное предчувствие, проникая в каждую часть тела, в каждый орган. Один раз его пустой желудок вывернулся наизнанку; святой упал на колени, а когда он снова поднял глаза, показалось, что размеры утеса удвоились, во´роны обзавелись зубами, а их карканье пронзало до мозга костей. Он начал плакать, сам не зная почему. Казалось, кто-то сдавливает его душу в кулаке, выжимает жизнь немилосердными пальцами. Он вспомнил мгновения испытаний, слова, произнесенные старцем из Лысой Долины, и собрал все силы в коленях. Встал, продолжил путь. Оказавшись прямо в тени утеса, почувствовал порывы ветра, поднятого огромными черными крыльями, и услышал, как вибрирует камень. Перед глазами у него все так расплывалось, что с трудом можно было разглядеть контуры ладони на холодной поверхности камня. Он рухнул как подкошенный, и его снова вырвало; он почувствовал, как скручиваются внутренности и язык западает в гортань. Новый святой Тауш провалился во тьму, она овладела им.