Ульрик бросил взгляд в дыру под ними, откуда поднимался шум и гул, но дверь в потайную комнату еще не показалась. В голове у него сталкивались звезды, фейерверки взрывались перед глазами; потеряв самообладание и ощутив себя загнанным в угол, он оттолкнул одного из посланников и бросился наутек. Над’Человек споткнулся и рухнул в пропасть, отголоски воплей протянулись за ним, словно шлейф, который почти можно было узреть. Другой на миг растерялся – одной рукой хватал воздух, пытаясь поймать товарища, а другой хотел вцепиться в Ульрика, но последний вырвался, а первый упал.
– Взять его! – крик застал всех врасплох.
Те немногие, что были вокруг, начали вопить вслед Ульрику:
– Хватайте его! Остановите его!
Ульрик бросил свои вещи, побежал с пустыми руками, и живот у него свело от страха и эмоций. Куда? Он
сам не знал. На бегу молодой инженер впервые осознал, что его великий
Через несколько минут запыхавшийся посланец сообщил Аль-Фабру, что привести Ульрика в кабинет невозможно, поскольку его отнесли в лазарет, но можно навестить задержанного там.
– Что прикажете, великий Аль-Фабр? Нам все прекратить?
Ответ прозвучал с опозданием, а меж тем вечерние тени уже удлинялись и наползали на мебель, на двух над’Людей, на царящее между ними молчание, и голос великого архитектора, который кутался в плотные шторы, прильнув к оконному стеклу и угнетенно ссутулившись, прозвучал почти неузнаваемо.
– Нет.
На тайном собрании в ночи Новый Тауш попросил незримых соратников отыскать входы-выходы, которыми не’Мир воспользовался во время только что закончившегося нападения. Он увидел, как двери чердака открылись и закрылись, и понял, что остался один. Опустился на колени и выплакал всю желчь, все беды и грусть, чтобы ни толики его страха не проникло в еще не оформившееся до конца тело Другого Тауша. Из-за стены, из чердачной каморки раздался голос Маленького Тауша, слабый от голода, жажды и испуга.
– Таааааууууушшшш… Тааааууууушшшш…
Но святой не пошел к нему, а вытер слезы ребром ладони и выбрался наружу, направился в свою лесную хижину. В животе у Маленького Тауша сгустилась зависть, словно вероломная и беспощадная болезнь. Это ужасно – быть человеком; чувствовать, не мочь защититься от собственного тела, от всех его волнений и беспокойств; у Маленького Тауша была душа, но и та, будучи порожденной человечьим дыханием, пребывала в плену искореженной, преходящей и мучительной империи тела. Маленький Тауш попытался сказать, что быть человеком ужасно, однако из его уст вырвалось лишь одно:
– Таааааууууушшшш… Тааааауууушшшш…
Незримые ученики, которым не с кем теперь было сражаться, обнаружили врата, нарисованные высохшим дерьмом; они их увидели со стен, в удлинившихся тенях, которые отбрасывали факелы на бастионе. Огни факелов блуждали во тьме, словно огромные светляки, и лишь благодаря этому Женщина-Тень и Карина Путрефакцио сумели увидеть, сколько противников и где они. Святые притаились в кустах вблизи от крепости, подсчитали факелы и понадеялись, что наверху вокруг тех, кто освещал путь, собралось не так уж много врагов, обходящихся без света.
Две женщины не удивились, узнав, что армия Нового Тауша состоит из невидимок, но улыбнулись и ощутили душевный подъем при виде вещей, выходящих за рамки обычного: когда вскоре все закончится, они окажутся соучастницами подобных чудес. Обе ждали в зарослях, не производя ни звука, следили за огнями, что виднелись сквозь трещины в стене, и слушали, как хрустят ветки и шуршит листва. А потом зеленые листья разлетелись в стороны, и три огромных сгустка пустоты поднялись с земли в огромных сетях, натянутых между стволами деревьев.