Слабая, сильная, твоя…

Пострадавший отсутствовал около часа. Уж не знаю, сменил ли он памперс или были еще какие дела, но вернулся он свежий, спокойный, переодетый в голубые джинсы и белую футболку. Черные волосы влажно блестели, глаза смеялись. На лбу торчала шишка.

— Милая, ты никогда не промахиваешься? — поинтересовался он, потирая ушибленное место.

— Я не хотела, — оправдывалась я. — Просто редко открываю шампанское!

— Не дамское это дело, — согласился он.

Я промолчала. Меня интересовало главное: что там с займом? Уж больно хорошее настроение у моего мужа. Мир, сияя, продолжал:

— Кстати, ты еще не открыла подарок? Это в честь хорошего дела. Решил тебя порадовать. Скоро виноград, из которого делается такое вино, будет расти на моих удобрениях.

Он отложил букет, открыл привезенную коробку и, пыхтя, достал из нее металлическую конструкцию для винных бутылок. Все ячейки были заполнены.

— Это все — лучшие испанские вина. Какое ты хочешь попробовать?

Я указала пальцем на крайнюю верхнюю бутылку.

— Отличный выбор, — прокомментировал Мир.

Разливая вино, он пел об открывающихся перспективах испанского рынка. Я не могла поверить своим ушам: значит, он получил деньги от Дюваля? Но как? Каким образом? Мир подал мне бокал. Я взяла его в руки, машинально отхлебнула и спросила:

— Так ты получил заем?

— Конечно! — Он попивал вино и улыбался.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Ты великолепна в этом наряде! Пей же!

Дальше так продолжаться не могло. Не слишком ли все чудесно? И полностью снят запрет на алкогольный допинг для меня. Впрочем, припомнила я, слегка раздражаясь, при встречах с Дювалем о моем здоровье Мир вообще не вспоминал!

— Мир, признайся честно, вначале ты пытался подложить меня в постель Дюваля?

Он замер, вытаращив на меня глаза. Потом попытался сделать хорошую мину при плохой игре и нарочито небрежно отхлебнул из своего бокала. Но бог не любит лжи, поэтому он поперхнулся, закашлялся, вытер выступившие слезы и ответил, пытаясь спасти положение:

— Я просто подумал, что тебе надо отвлечься. Ты была такая разбитая, а я не мог помочь. Дюваль был очень кстати. И ведь получилось! Смотри, ты больше не плачешь без причины и глазки горят. Ну, а если мсье банкир из симпатии к тебе решит помочь твоему мужу, то что же здесь плохого! Видишь, я признаю, что ты мне помогла, пусть и нечаянно.

— Ты мерзавец! — взорвалась я наконец. — Сволочь! Ты снова использовал меня! Не надо говорить, что ты хотел сделать лучше для меня! Грязь какая! Ты видел, как мне плохо, и знал, что я поведусь на Дюваля, потому что… устала. А знаешь, почему так получилось? Потому что ты ради своего бизнеса мной жертвовал! — Мир вздрогнул от правды, как от удара, и опустил голову. — Да если бы ты хоть немного был человеком, ты бы отдал все, лишь бы я собой не рисковала! Вот так мужчины поступают! Да хоть пятьсот раз я тебе расскажу, что это такое, когда тебя похищают и грозят убить, ты не поймешь! Только пережить можно. Ну, не любил ты меня, но за что это на мою голову?

Все это я выпалила на одном дыхании, а когда воздух в моих легких закончился, обвиняемый начал защищаться:

— Леночка, я пытался спасти тебя, искал тебя во Франции, в России. Я верил, что все обойдется. И ты держалась так мужественно, была такой сильной, что мне казалось… я думал… ты… любишь меня и ради меня выдержишь все. Я забыл, что ты просто женщина и тебя надо защищать.

Он сказал это так искренне, с таким раскаянием, что я вдруг пожалела на секунду о своем горячем монологе. Он восхищался мной, а я разоралась, как какая-нибудь жена «нового русского» — бывшая продавщица местного продторга. Как же я выгляжу в его глазах после этого?

— А Дюваль, — продолжил он другим тоном, — просто плейбой.

— Да нет, не просто. — Я снова начала злиться. — Он конченый мазохист.

— Почему?

— Откуда я знаю, почему. Может, его мама не любила в детстве. Он попросил привязать его к кровати и побить.

— Так дело дошло и до кровати! — протянул Мир глуховатым незнакомым голосом, будто подтверждая свои мысли.

— А ты не этого хотел!

— Но все же дошло.

Как и голос, выражение его лица было совсем чужим: он вроде улыбался, но глаза были прищурены. Он явно допрашивал меня. Я сопротивлялась изо всех сил:

— После сцены с Женевьевой — дошло.

Мир никак не отреагировал на мой выпад. Тем же мерзким тоном инквизитора он задал вопрос:

— Ты привязала его, и что было дальше?

— Взяла хлыст и высекла его. — Я отвернулась, чувствуя себя глупо.

— Ты била его хлыстом? — прозвучал следующий вопрос.

— Била хлыстом, поливала расплавленным воском, а когда он кончил, ушла. Я постаралась сделать все как можно хуже, чтобы он не дал тебе денег. И еще: когда я била его, я представляла, что бью тебя!

— Эротическая фантазия?

Я повернулась к нему: передо мной сидел уже не Торквемада, а мой муж, и весь его вид говорил о том, что сейчас он расхохочется.

— Садистическая фантазия.

— Ты хотела бы стукнуть меня? — Он уже посмеивался, представляя себе меня, гоняющуюся за ним со сковородкой.

— Тогда хотела. Ты так замучил меня своим бизнесом!

— Знаешь, я такой. И всегда таким был.