Слабая, сильная, твоя…

Первое время Мир искал причины происходящих со мной перемен. Однажды утром, во время завтрака, он сказал:

— Знаешь, я понимаю, что тебе одиноко здесь. Может, ты хочешь ребенка?

Я очень удивилась, услышав такое. Ведь это назначенная цена, и я плачу ее, как бы тяжело ни было. Да уже и не так тяжело. Поэтому я ответила:

— У тебя же не может быть детей. К чему эти разговоры?

— Но можно взять малыша на воспитание. Или обратиться в банк спермы.

Мне стало неприятно. Я не могу смотреть на сперму с медицинской точки зрения. Выделения чужого человека, впрыснутые шприцом?! Наверное, отвращение отразилось на моем лице, потому что муж произнес с явным облегчением:

— Ладно, ладно! Я думал, у женщин такая программа.

— У женщин такая программа. — подтвердила я. — Но у меня слишком давно все наперекосяк, чтобы начинать теперь все исправлять. А вообще, родить ребенка от тебя я бы согласилась даже сейчас…

После этого «даже сейчас» я осеклась, не зная, как сгладить впечатление повисших в воздухе слов. Мир смотрел на меня, приподняв одну бровь и приоткрыв рот. Я не просто проболталась, я объяснила ситуацию полностью.

— «Даже сейчас», — повторил он. Я опустила глаза. — Вот, значит, что происходит.

Муж одним глотком допил кофе и вышел из-за стола. Я не знала, что делать и что говорить. Краем глаза я видела, как он стоит у зеркала в прихожей, делая вид, что проверяет бумажник, ключи и что-то там еще. Может, он ждал моих слов или жеста. Что с ним происходило, мне было непонятно. Да и когда мне было понятно? Раньше я тоже не понимала, а любила его.

С тех пор я была предоставлена самой себе полностью.

Глава 30

Прошло около полугода. Можно сказать, что Мира я больше не видела. То есть он появлялся очень поздно вечером, ужинал и уходил в свой кабинет. Я тоже почти не бывала дома. Иногда, сначала чаще, потом — гораздо реже, я хотела поговорить с мужем обо всем, что происходило и произошло, о нас. Но всегда находились причины для того, чтобы разговор отложить. Я думала: «Ладно, поговорю завтра», и завтра откладывала тоже. Почему так получается? У самого близкого человека творится что-то на душе, а ты ничего не предпринимаешь. А с ним и впрямь творилось что-то. Он не улыбался, не шутил, не касался пальцем горбинки на носу, не говорил о делах. Иногда я встречалась с Полем Ле Февром, моим единственным другом, которого я искренне любила и понимала. Мне казалось, что он тоже относится ко мне по-особенному. Как-то, когда мы сидели в кафе и болтали о том о сем, он сказал:

— А шеф здорово изменился в последнее время.

Я немного напряглась и поинтересовалась, в чем это выражается.

— Он рассеянный, не такой деловой, как раньше. Думаю, мы все в офисе думаем, что он устал. Когда вы в последний раз отдыхали?

— Да мы и в первый раз не отдыхали, — рассмеялась я. И задумалась.

Вечером я ждала Мира, чтобы предложить ему поехать куда-нибудь, но не дождалась. Он позвонил и сообщил, что приедет через неделю. Он в Испании и очень занят. Поэтому (а почему же еще!) он говорить больше не может. Через неделю я решила, что разговор об отдыхе все равно будет напрасным. Мир не умеет отдыхать.

Я и свои чувства не подвергала анализу. Только помнила, каким раньше все вокруг было ярким, цветным, столько всего происходило, жизнь была так насыщена! Сейчас же, проведя время в ночном клубе, шикарном кинотеатре или на вечеринке с новыми друзьями, я уже на следующий день ничего не помнила. Романов не заводила, хотя предложения поступали регулярно. Мужчины вокруг казались мне скучными, лишенными обаяния, магической силы, привлекательности. Как же все-таки Мир отличался от них!

Самым забавным было то, что меня буквально преследовал Серж Дюваль. После нашей с ним «ночи любви» он позвонил только через месяц, но букеты от него я получала и раньше. Просто это тоже был такой мазохистский кайф — оттягивать встречу, мучиться неизвестностью и ожиданием. Я поговорила с ним холодно, он не интересовал меня больше. Это было ошибкой: холодность возбуждала жаждущее страданий сердце. Может, если бы я сама гонялась за ним, он бы и отстал, но я отказывала ему во встречах и отсылала подарки. Мир не комментировал ситуацию, хотя неоднократно сам приглашал меня к телефону, когда Дюваль названивал, и частенько передавал приветы от сладострастника. Сухо и сдержанно.

Однажды днем, когда я маялась от безделья, раздался телефонный звонок. Мужской голос, смутно знакомый по прежней жизни, сказал по-русски с явным акцентом:

— Лена? Это вы? Очень рад вас слышать! Это Франсуа, помните меня? Я ухаживал в России за вашей подругой Эллой!

— Франсуа! Боже мой! Конечно, помню.

— Я хотел бы с вами встретиться, вспомнить былое, поговорить по-русски. Вы не против?

— Конечно, приходите сегодня в гости. Скажем, к обеду.

— Спасибо, приду!

Он уточнил адрес и повесил трубку. Все же не так я обрадовалась, как изобразила. Прежняя жизнь в России была для меня далеким и неприятным прошлым.