Когда Виктор Зорин уезжал вместе с Росгвардией на комплектование в Ростов, пришлось понуро слушать увещевания и угрозы начальника Управления, молчать, мотать головой, мол, не заберу рапорт, что хочешь говори. Под конец выждал паузу, сказал полковнику фразу, решившую дело:
— Сергей Петрович, а тебе бывает тошно? Чтоб жить неохота? Солнце не радует, вместе с небом? Пусти от греха. Даст бог — вернусь с другими мыслями. А не отпустишь — застрелюсь завтра в дежурке…
В сводном отряде настроение приподнятое. Не у всех, конечно, но в основном. Никого силой ведь не гнали.
— Это вам, робя, не Чечня… Щас все по уму. Техники-то, гляди — тьмища, — вещает в курилке южнорусским мягким «гэ» толстый майор. Он вторые сутки в разгрузке, готов к маршу. На предложение армейского капитана, координатора со штаба — выдать бойцам плащ накидки, пусть и бэу, но «цифру», а не щеголять посреди стремительно тающих полей милицейской камуфляжной «тенью», послал того:
— Та ты сдурел, безусый? В школу-то ходил ли, кохда я в Гудермесе бородатых колотил? Наше дело зачистка, пойдем маршем следом за твоими, та покажем бандере, как надо…
Капитан вздыхал, пожимал плечами, бормотал что-то вроде «понять бы, где ваши и где наши» и еще «хозяин барин» и уже издалека, подкуривая у знакомого лейтенанта с роты связи — «долбан жирный».
В ясном мартовском небе часто мчались на запад и обратно заставляющие вибрировать воздух вытянутые хищные вертолеты незнакомых силуэтов с черными матовыми телами. Знающие люди с той стороны — отошедшие на перегруппировку какие-то разбойничьего вида партизанские батальоны с Луганщины — цокали на злых винтокрылых птиц, поясняли — «Аллигаторы» полетели. Щас вдарят по фашистским самоходкам.
Зорин войну не ощущал. Во всяком случае, не больше, чем пятнадцать лет назад в Дагестане. Наверное, думалось ему, так всем тут кажется. Хоть и шепотом уже вчера кто-то обмолвился — в Гостомеле десант весь положили, южнее Харькова подошли свежие бандеровцы с Закарпатья и танков много, а в Сумах и под Черниговом — сплошь бело-красные флаги — паны оборону занимают.
На постановке задач весенний ветер относил и путал слова незнакомого полковника, командиры отделений переспрашивали друг друга, отмахивались, расходясь группами, собирались вокруг своих старших офицеров, вникая в немудреный приказ — следовать походным порядком, в охранении нужды нет, армия далеко впереди, своя авиация прикрывает в постоянном режиме. По прибытии к месту назначения — через шесть-восемь часов марша — будут определены пункты размещения и комендантские цели.
— Товарищ подполковник, Палыч, слышь? — Зорин, погрузив свое отделение в рычащий «Урал», обежал площадку, уворачиваясь от выезжающих на трассу грузовиков, обнаружил у самого КП начштаба сводного отряда, которого знал еще по совместной учебе и задачам на усилении в Питере, благо тот служил где-то рядом на Северо-Западе, не в Петрозаводске ли?..
— Чего тебе, Витя? — подполковник выплюнул окурок и мощно откашлялся, схватившись за бушлат Зорина могучей красной лапой, видимо, чтобы уж со всей силой гудящих простуженных бронхов выдрать из них ком коричневой жижи.
— Что за команда прошла — по кой хрен в отдельные машины грузим РПГ, я видал — Ростовские сложили свои «Аглени» тоже, кто-то даже АГСы перетаскивает с отделений? Палыч, я «собаку» оставлю у себя в кузове, как хочешь… Еще попросить хотел — можно я «Метис» возьму? Армейцы утром передали Ставропольскому СОБРу, а их майор — ну толстый, Берибаба, или как его — свалил прямо в фанерном ящике не распакованный в КАМАЗ, к прочим припасам.
— Не Берибаба, а Майборода, — сморщился карельский подпол, — Между прочим, он в 1999 году в Аргуне под ваххабитами с одним отделением двое суток простоял. Да забирай «Метиса», параноик. Армейцы наши уже Харьков обошли. По каким собрался танкам бить, дуралей?..
Восьмидесятый БТР, обляпанный позавчера в кустах за базой желтыми разводами поверх оливкового тела, лихо выскочил через горбатую обочину на трассу, зашуршало в рации:
— «Калина» — всем… Маршевой колонной. Без отставаний… Тронули, братцы…С богом…
Зорин подскакивал на пружинящем дерматиновом сиденье в кабине «Урала», пристроив между коленей АК, прикуривая с десятой попытки, бурчал водителю, бойцу-добровольцу, по-ярославски поющему в конце фраз волжским говором:
— Твою же мать, Костя! Растрясешь в кузове людей, раз в кабине голова отрывается.
— Дак, тащ капитан, — орал тот, весело скаля крупные белые резцы, будто заячьи, — Велено ходом, не отставать за БэТэРом!!
В забрызганном приопущенном окошке летели мимо стволы голых еще, высоких тополей. Широкий асфальтированный шлях, уже помятый за месяц, чьими — не понять — гусеницами, стремился на запад, забирая к югу, к солнцу и к черным, оттаявшим полям, где на жирных пропаханных с осени зябях торчали тысячи белых чаек.
— Откуда столько птицы? — недоумевал, отлавливая на внезапных ухабах рулем тяжелоносый «Урал», водитель, — Тут, будто бы море рядом?! На наш юг похоже. Ну, типа, Сочи… В Эмиратах, например, не так… Да и в Турции…