Слабое звено (СИ)

— Верно! Это получится по триста сорок восемь миллионов тонн на каждый буксир при максимальной рекомендуемой нагрузке в сто восемьдесят миллионов тонн и при максимально допустимой нагрузке в двести десять миллионов тонн. У нас такой страшный перегруз, что мы, вероятно, доставили бы этот астероид быстрее, если бы четвертый строительно-монтажный флот прямо на месте потрудился разделить его на двенадцать равных частей.

— Если бы его прямо там разделили на двенадцать равных частей, он бы сильно потерял в массе в виде мелких осколков и испарившегося металла, четвертый строительно-монтажный флот потерял бы больше времени и ресурсов, а мы бы совершили двенадцать порожних рейсов вместо шести. Для нас это действительно было бы быстрее, но в общем плане это было бы менее рационально.

— Я бы согласилась с тобой пару лет назад, — хмыкнул пост штурмана, — Но не теперь. Теперь мы барахтаемся, как лягушки в молоке, и надеемся оказаться в масле.

— Вильма, — попыталась Ирма произнести слова извинений, но вдруг поняла, что в последнее время так часто извинялась, что ее уже тошнит от этих слов, — Мне очень стыдно за то, что я обрекла вас на такие неприятности.

— О чем ты? — спросила Вильма и тут же вспомнила, о чем она, — Ах, ты о том самом случае. Не переживай. Вселенная не вращается вокруг тебя, и ты не можешь быть виновата во всех наших бедах.

— Но я виновата, — возмущенно настаивала Ирма, — Если бы я не совершила ошибку, разве хоть что-то из всего этого произошло бы? Мы бы не перегрелись, не потеряли воду, не полетели на Мерклин-71 для дозаправки, не оставили бы Шесть-Три беззащитным, чтобы он…

— Цыц! — заткнула она раскаивающийся пост оператора, — Когда мне потребуются твои извинения, я непременно потребую их вслух, а сейчас мы в том положении, в котором оказались, и поменять уже ничего нельзя, поэтому либо ты сейчас продолжишь распускать сопли и раздувать свое чувство вины, либо поведешь себя как профессионал, возьмешь себя в руки и просто доделаешь свою работу!

Вильма не кричала, но глаголила тоном строгой учительницы, обрушившись на нее, словно гром среди ясного неба. Ей удалось подобрать интонацию под каждое слово с хирургической точностью, с какой опытные забойщики забивали крупный рогатый скот одним невероятно точным, сильным и безболезненным ударом кувалды. Ирме потребовалось время, чтобы отойти от легкого культурного шока, и немного решимости, чтобы заговорить на отвлеченную тему:

— Еще я хотела сказать, что мне очень нравятся твои волосы.

— Спасибо, — смущенно ответила Вильма, рефлекторно намотав несколько золотистых кудрей на свой палец, — Мне твои тоже нравились.

Обмен комплиментами — хороший способ закончить разговор, даже если по его окончании наступает неловкая пауза, в течение которой хочется чем-то себя занять и отвлечься, но в голове не укладывается ни одной служебной мысли. Вильма зажгла навигационный экран, выловила на карте линию их запланированного маршрута, уткнула в нее свой взгляд и начала пытаться думать о работе. Ирма же сдалась сразу, откинулась на спинку сиденья, запрокинула голову в сторону главной приборной панели и начала витать в облаках. Им обеим хотелось есть, но ни одной из них не хотелось есть то, что находится на корабле. Нет, Ирма не плохо готовила, но в условиях дефицита продуктов, когда приходится делать консервированный паек из одного лишь суперпаслена и горстки ничего, у кого угодно возникла бы мысль, что иногда поголодать полезно, а девять дней — это не так уж и много.

Радэк принадлежал к той породе костномозговых профессионалов, которые морально были готовы оставить чай недопитым, а булочку недоеденной, если часы показали окончание обеденного перерыва. Зыбкая черта толщиной в лезвие бритвенного станка отделяла его от трудоголизма, и Радэк находился так близко к этой черте, что она реально могла обрить ему лицо. Он работал так, чтобы по завершении работ взглянуть на свои труды и вкусить блаженного чувства гордости, поэтому порой он терял счет времени, и рабочая смена для него кончалась не когда стрелки на часах укажут в нужные стороны, а когда будет выполнена поставленная перед ним задача. Он работал, словно машина, облаченная в человеческую кожу, но вот настал момент, когда он почувствовал в себе что-то помимо клокочущего рабочего энтузиазма. Ему стало тяжело дышать, где-то в животе что-то засосало, конечности постепенно переставали его слушаться, а скафандр словно бы действительно начал вопреки своей эргономичной конструкции давить на него со всех стороны. Он несколько раз сморгнул резь в глазах, прогнав пляшущие перед взором цветные точки, потряс головой и понял, что он немного утомился.