Сладкая отрава (СИ)

Я пропускаю момент, когда мои губы перехватывают инициативу. Внутри вспыхивает пламя, которое я определяю безошибочно – приступ. Теперь уже я притягиваю к себе Гейла, вжимаясь в его тело. Наши языки встречаются, касаясь друг друга в каком-то танце. Я никогда не целовалась так с Гейлом, мне было это не нужно. Всего пару раз со мной было такое… И оба раза рядом был Пит.

Гейл поднимает меня на руки, я вскрикиваю от неожиданности, крепче цепляясь за него, но не разрываю поцелуй. Это голод. Это жажда. Быть ближе, чувствовать сильнее. Прижиматься, гладить.

Одинокая мысль отчаянно бьется в голове, что все это не правильно, что надо остановиться, но руки не слушают, стягивая рубашку со старого друга. Гейл шепчет мне, что скучал, повторяет, как любит меня и давно любил. Вздрагиваю, когда прохладная простынь касается моей разгоряченной кожи – одежда сброшена, открывая меня для парня, склонившегося надо мной.

Запускаю пальцы в его волосы, перебирая темные прядки, его рука скользит по моим ногам, сомкнувшимся вокруг его тела. Кровь кипит, распаляя меня все больше. Кажется, я не до конца понимаю, где нахожусь – вокруг нет ничего, кроме ласковых рук, исследующих мое тело, и нежных губ, терзающих мои.

– Пит, – выдыхаю я, и внезапно ласки прекращаются.

Я распахиваю глаза, встречаясь со взглядом серых глаз напротив. Гейл разрывает объятия, покидая мою кровать. Где-то в подсознании я счастливо выдыхаю, оттого, что все закончилось, но тело предает меня, поддавшись страху одиночества и ярой потребности в ласках. Бросаюсь вслед за Гейлом, цепляясь за край его штанов, тяну на себя. От неожиданности он падает обратно на постель, и я поспешно забираюсь на него, сжимая бока голыми коленками. Целую. Страстно, жарко, будто от этого зависит моя жизнь. Первое мгновение Гейл сопротивляется, и все-таки его губы открываются навстречу, принимая мой порыв.

Мы ласкаем друг друга, скользя руками по практически обнаженным телам. Я выгибаюсь навстречу Гейлу, когда он покрывает поцелуями мой живот. Тяну его за волосы, требуя поцелуя в губы, и он поднимается выше, оставляя на мне дорожку мокрых следов. Наши языки снова встречаются, мне сладко и хорошо. Я плавлюсь от переполняющих меня чувств, выкрикивая любимое имя:

- Пит!

Секунда, и Гейл снова замирает, оскорбленный чужим именем, только вот он не уходит: неожиданно на меня обрушивается новый поцелуй. Он не такой, как прежние, теперь Гейл требует подчинения, утверждает свою власть надо мной. И снова смутная мысль посещает меня: остановиться, прекратить, прогнать. Не так. Не тот. Не Пит. Лихорадочно пытаюсь понять, что не так. Почему вместо привычного запаха свежего хлеба меня окутывает аромат лесной хвои? Отчего знакомые светлые прядки кажутся такими темными, хотя горит свет? Подсознание настойчиво подает сигнал тревоги, и, получая очередной жесткий поцелуй, я впиваюсь в губу Гейла зубами, прокусывая ее до крови.

Он рычит, хватая меня за плечи и встряхивая, как куклу в своих руках. Моя ладонь взлетает вверх, расцарапывая щеку Гейла во всю длину, и он, наконец, бросает меня, откидывая в сторону.

Радуюсь, что он уйдет.

Паникую, что он может уйти.

Кидаюсь следом и снова целую. Это сумасшествие. Мне противно. Мне хорошо. Я не понимаю себя, отталкивая Гейла и тут же стремясь в его крепкие руки, требуя новых влажных поцелуев. Наверное, это длится не один час. Я измучена, а тело Гейла покрыто царапинами, его нижняя губа припухла от моего укуса.

Мгновение, и я как будто смотрю на все это с другой стороны. Ощущаю себя грязной, запачканной. Все неправильно, сплошной обман… приступ. Наваждение.

– Отпусти меня, – требую я, вонзая ногти в плечо другу.

***

Я часто моргаю, пытаясь осознать только что прочитанное.

Я никогда не мог так глубоко заглянуть в душу Китнисс. Она не хотела быть с Хоторном. Я сам подтолкнул ее в объятия чужого парня, и только моя вина, что Китнисс пришлось пройти через весь этот кошмар. Еще один, и снова по моей вине.

Сжимаю закрытый блокнот в руке, его шершавая обложка трет ладонь, будто спрятанные в нем строки и дальше стремятся быть прочитанными мной. Смотрю на Китнисс. Она сидит, потупив глаза в пол, молчит, и лишь румянец на щеках да нервное подергивание тонких пальцев говорит мне о том, что она помнит о моем присутствии.

– Извини, – говорю я. Ничего другого на ум не приходит.

Любимая поднимает на меня свои глаза цвета дождя, и я вижу в них капельки слез. Отбрасываю дневник в сторону, устремляясь к Китнисс, и заключаю ее в объятия, не встретив сопротивления с ее стороны. Китнисс позволяет мне гладить ее по спине, обнимать за худенькие, дрожащие плечи.

– Прости меня за все, Китнисс, – бормочу я, касаясь губами ее волос.

– Это было так… – начинает она, но не может подобрать слов. Внезапно она чуть отстраняется, поднимает на меня глаза и твердо говорит, – Я звала тебя! Ты был нужен мне!