Сладкая отрава (СИ)

– Ты – яд. Ты – моя отрава, – говорю я резко, проводя рукой по волосам. – Ты пропитала собой всю мою жизнь! Хотела уничтожить меня раньше? Не вышло! Решила повторить?!

– Нет! – возражает Китнисс. Ее голос звучит глухо – она уткнулась лицом в подушку, оставляя на белой наволочке следы соленых слез. – Я не делала ничего такого, Пит…

– Оставь оправдания при себе! – бросаю я, отмахиваясь от Сойки. Отворачиваюсь, ища глазами свои штаны и, найдя их, надеваю на себя. – Мне не интересно, что нового ты соврешь, лишь бы спасти свою шкуру!

Разгибаюсь, поправляя ремень, а боковым зрением замечаю какое-то движение со стороны Китнисс. Не успеваю отвернуться, как в меня прилетает та самая подушка, которую Китнисс сжимала в руках.

– Спасти свою шкуру? – начинает орать Китнисс. – Да что ты знаешь об этом?! Я собиралась умереть на Арене, чтобы спасти тебя на Бойне! Сноу опаивал меня всякой дрянью, чтобы я унижалась, увиваясь за тобой! Я почти умерла, когда в Тринадцатом никто не знал, что со мной, а я загибалась от боли во всем теле!

Китнисс уже вопит, подлетев ко мне и колошматя кулаками в грудь.

– И после всего, через что мы прошли вместе, все, что делаешь ты теперь – это издеваешься над моим телом и угрожаешь уничтожить всех, кого я люблю! И что?? Я всего лишь спасаю свою шкуру?

Ее тирада приводит меня в замешательство. Необычно, но я даже не злюсь, просто стою как истукан, позволяя Китнисс и дальше бить меня. Не особенно больно физически, а вот морально… То, как обо всем говорит Сойка… Как все вывернула! Осталась чистой и невинной, а виноваты все вокруг, кроме самой Китнисс.

– Ты принуждаешь меня выйти за тебя замуж, – уже тише добавляет Сойка, замедляя частоту ударов, – но ведь ты сам не хочешь этого?

– При чем тут мое желание? – глупо спрашиваю я.

– Я не хочу, чтобы это было «так», – продолжает Китнисс. – Неужели мы позволим Сноу решать за нас?

Кривлюсь от ее слов.

– Сноу не решает за меня, – говорю я. – Если ты не заметила, – киваю на ее живот, – ты беременна. Мой ребенок не родится вне брака.

Сойка всплескивает руками и отходит, присаживаюсь на край кровати. Вероятно, она действительно расстроена, потому что даже не замечает, как распахнулись полы разорванной одежды. Мое тело, едва было успокоившееся, почти сразу реагирует на открывающийся сбоку вид на манящий холмик, увенчанный бугорком, который вырисовывается спереди через ткань. Чертыхаюсь про себя и направляюсь к двери.

– Разговор окончен, – сообщаю я, а Китнисс не пытается спорить. Прихватив рубашку, брошенную ранее на стул, я выхожу, запирая комнату на ключ.

В моей душе полнейший сумбур, и виной всему опять Китнисс. Что ж такое? Одно ее присутствие рядом лишает меня покоя…

Злость, вспыхивающая от ее слов.

Глупая забота, которую она не заслужила.

Страсть, из-за которой мое тело стремится к ней.

Хотя… Все, наверняка, намного проще – чистая похоть. Организм требует учитывать его естественные потребности, и в отместку за то, что я отгородился от других женщин, мстит мне, выбирая Китнисс. Вынужден признать, она все-таки привлекательна, несмотря на болезненную худобу…

За этим потоком мыслей я вдруг вспоминаю, что Сойка голодная с прошлого утра, да и сам я ел только днем – обедал вместе с Мастерсом. Заявляюсь на кухню, чем вызываю панику среди дежуривших здесь безгласых. Как могу, успокаиваю их, прося простить за беспокойство посреди ночи, и в конце концов объясняю, что мне нужна какая-нибудь еда для двух человек.

Одна из девушек-прислужниц довольно быстро собирает для меня полуночный ужин из бутербродов, подогретой картошки и свежего сыра. Благодарю ее и сам несу все на подносе на верхний этаж, в свою спальню. Дойдя до дверей, с большим трудом удерживаю достаточно тяжелый поднос в одной руке, а второй вставляю ключ в замочную скважину, провернув его.

Сойка снова сидит на кресле, но не спит, а наблюдает за мной. Прошу ее переставить еду с подноса на невысокий столик, и, помедлив, Китнисс все-таки помогает.

– Угощайся, – говорю я, когда все готово, а сам усаживаюсь прямо на пол возле стола, благо он низкий.

Сойка улыбается и начинает есть, жадно и плохо прожевывая, словно боится, что у нее отберут ужин. Мне почему-то кажется, что я помню, как она делала точно так же в поезде, когда нас с ней впервые везли в Капитолий. Если не ошибаюсь, причина в том, что Китнисс и ее семья часто голодали… Но я не уверен в том, что память не подводит меня – слишком блеклые эти воспоминания, не такие, как про Китнисс и Гейла… Конечно, прошло почти два года с тех пор, но ведь другие картинки того периода иные – чуть мутные, но не вызывают сомнений. И лишь те воспоминания, которые как-то связаны с Сойкой, или почти стертые, или неестественно яркие.

– Никто не отнимет у тебя еду, Китнисс, – негромко говорю я, но она все-таки вздрагивает. Выглядит пристыженной. – Ты больше не будешь голодать, я обещаю.

Звучит сопливо, думаю я, но решаю не акцентировать на этом внимание. И все же, как так вышло, что безгласые нарушили приказ, не покормив Китнисс вовремя?