Сладкая приманка

Игорю Грэг поручил продолжать начатую мной работу по установлению связей между роддомом и профессором Мартыненко, которую я начала, но закончить не успела. Оказалось, что в два дня, как предполагал Абрамыч, там явно не уложиться. А меня направил на квартиру убитого попытаться установить, что это был за человек и не мог ли он как-то стать объектом внимания нашего террориста. Уж слишком способ убийства напоминал прежние случаи.

Алексей Машков жил один в двухкомнатной квартире, которая, как мне рассказали соседи, осталась ему после смерти родителей. Отец умер у него год назад, мать еще раньше. Друзья заходили часто, иногда и женщины. Последнее время бывала только одна — Тамара, та самая, семейная жизнь Алексея Машкова с которой закончилась столь трагично, не успев начаться.

Когда я вошла в квартиру, меня прежде всего поразила мебель. Изысканность форм и плавное изящество предметов обстановки, с любовью сработанных руками подлинного Мастера, производили странное впечатление в стенах стандартной двухкомнатной квартиры.

Я всегда уважала настоящих профессионалов, чем бы они ни занимались. Суть не в том, что ты делаешь, а как ты это делаешь. Сама я всегда стремилась стать Мастером в своей профессии. Таким, как Чугунков, мой первый наставник в спецлагере, таким, как Григорий Абрамович.

Не знаю, что я искала в этой квартире. Одна комната была наполнена инструментами и кусками свежего, ароматно пахнущего дерева, которые стояли вдоль одной стены, а вдоль другой был устроен огромный стеллаж с таким количеством незнакомых мне инструментов, что я только вздохнула и вышла в другую комнату. В мастерской я ничего не могла бы обнаружить, что не связано напрямую с профессией этого человека.

Соседняя комната служила одновременно спальней и гостиной. Кроме изысканности мебели, никаких излишеств. Кровать, стол, причудливые стулья на тонких изогнутых ножках, шкафы и шкафчики.

Стол завален эскизами разных завитушек в стиле барокко, рисунками кресел в стиле модерн, фотографиями шкафов в классическом стиле. На книжных полках над столом книги. Их было немного, но они-то интересовали меня гораздо больше, чем все остальное.

У меня есть одно такое правило, основанное на многочисленных фактах: чтобы понять человека — посмотри, какие книги он читает, что стоит у него в книжном шкафу. Я принялась за изучение книжных полок.

Книги по обработке дерева, красочные проспекты мебельных салонов и выставок я откладывала в сторону не глядя. Меня интересовало другое — были ли у этого человека какие-нибудь интересы, не связанные с изготовлением и продажей мебели?

Вот, например, штук пять детективов. Так, Агата Кристи, Сименон, Честертон, Рекс Стаут… Ни Чейза, ни Шелдона, не говоря уже о других… Это уже о чем-то говорит. О чем? Да хотя бы о том, что Машков был человеком уравновешенным, предпочитавшим плавное развитие событий и спокойную, размеренную жизнь. Что же, с профессией краснодеревщика, требующей внимательности и сосредоточенности, это сочетается как нельзя лучше.

Я перелистала еще какие-то справочники, обнаружила истрепанный «Таинственный остров» Жюля Верна, наверное, еще с детских времен остался. Из книги выпала фотография. На ней стояли, обнявшись, два мальчика с такими похожими лицами, какие могут быть только у братьев. Интересно… Нужно будет проверить, где сейчас брат Машкова, чем занимается. Никто из соседей ни слова не говорил о его родственниках. Я сделала пометку в своей записной книжке и продолжила осмотр.

Под руку мне попались какие-то женские романы. Должно быть, они принадлежали Тамаре. Было еще несколько номеров газет «Совершенно секретно» и «СПИД-И» и журнал «Лиза».

Я уже почти потеряла интерес к книжным полкам, как вдруг мне под руку попалась книга, которой просто не могло быть здесь, настолько она контрастировала со всеми остальными. «D. Bell. The coming of post-industrial society. A venture in social forecasting, — прочитала я. — Boston, 1973».

«Д. Белл. «Приход постиндустриального общества. Смелый эксперимент социального прогноза», — перевела я. — Откуда это здесь?» Быстро перебрала оставшиеся на полках книги. Больше ничего похожего на проповедника технократии Белла там не было.

Мысль моя лихорадочно работала. Я вспомнила программу анархического клуба «Свобода без ограничений», опубликованную в «Тарасовских вестях» по требованию террориста. Он выступал там с позиций, наиболее близких, пожалуй, к экзистенциализму. Экзистенциалисты — непримиримые противники технократов и приверженцев сайентизма, считающих науку главным фактором прогресса. А ведь террорист так ненавидит ученых, особенно естествоиспытателей, что начал их физически уничтожать.

Если предположить, что Алексей Машков был приверженцем технократии, значит, он стал жертвой именно нашего террориста — у того был мотив для убийства.

Но это же чушь сплошная! Краснодеревщик — технократ! И весь этот вывод сделан на основании одного-единственного факта — книги, которая могла оказаться на полке у Машкова и случайно.