Сладкая приманка

Я внимательно осмотрела книгу. Нет, не похоже, что ею недавно пользовались, верхний корешок зарос пылью, а края страниц пожелтели. Она, видимо, долго стояла тут на полке невостребованной.

«Хватит ломать голову! — решила я. — Нужно продолжить осмотр, может быть, попадется еще что-то, что прояснит ситуацию».

На полках больше ничего интересного не было. Я принялась исследовать содержимое шкафов. Одежда и прочие тряпки меня не интересовали, я искала документы, какие-нибудь записи или что-то еще в этом роде.

Один из шкафчиков действительно был набит старыми тетрадями, еще школьными, мне попались в нем и общие тетради с лекциями, должно быть по математике. Я не много понимаю в точных науках.

Но чьи же это тетради? Может быть, Алексей Машков учился в вузе, а потом уже подался в краснодеревщики? Нет, в личном деле у него было написано — «образование среднее». Хотя это ни о чем не говорит, он мог проучиться один год, а затем бросить учебу.

Под руку мне попались машинописные листы, исписанные мелким неровным почерком. Я с трудом разобрала несколько строчек.

«…Свобода есть сама суть бытия человека, — прочитала я, — которую он прозревает в моменты глубочайших потрясений, в ситуациях, названных Ясперсом «пограничными». Но Ясперс считал, что свободу можно обрести лишь в Боге! Насколько яснее и понятнее для меня мысль Сартра: «Человек обречен быть свободным, поскольку это значит быть самим собой!» И никакие законы общества, никакие науки не в силах заставить человеческую природу подчиниться. Человек не подвластен никому! Ни силе государства, ни власти человека или денег, ни голосу плоти».

Какой безобразный почерк! Да еще многие слова зачеркнуты, исправлены, строчки надписаны сверху, над исправлениями и зачеркиваниями. Вот еще одно более-менее разборчивое место: «Я мыслю, следовательно, я существую», — сказал Декарт. Я существую, следовательно, я свободен! — говорю я. Свобода без ограничений! Она достигается только с помощью перехода через пограничные состояния, из которых наибольшим воздействием на человека обладает состояние страха. Страха перед самим собой, перед возможностью себя, перед свободой».

Боже мой! Да ведь это черновики той самой статьи, что была опубликована в «Тарасовских вестях» по требованию нашего бомбиста! Алексей Машков — тот самый террорист! Значит? Значит, взрывов больше не будет! Он мертв! Правда, какая-то странная смерть у него получилась.

Может быть, это самоубийство? Но… все, что о нем рассказывают соседи, все, что я вижу в его квартире, противоречит мысли о самоубийстве. Он же жениться хотел. Взорвать себя вместе с молодой женой на собственной свадьбе! Нет, для этого нужно быть полным психом, это уже, что называется, клиника.

А откуда же тогда эти черновики?.. А что, если их ему подбросил тот, кто его взорвал? Но зачем нашему террористу понадобилось его убивать?

Я продолжала лихорадочно рыться в бумагах в поисках ответа на все мои вопросы! Вот, наконец-то! Я увидела пухлый блокнот в засаленном кожаном переплете. Еще не открыв его, почувствовала, что найду в нем разгадку тайны всех тарасовских взрывов.

Это был дневник Алексея Машкова. Нет, он не был террористом. Он был его жертвой!

Первые записи в этой записной книжке были датированы серединой прошлого года. Преимущественно это были чисто деловые записи каких-то встреч, каких-то заказов, телефоны, адреса, денежные суммы. И почерк уже совсем не тот, что в черновиках статьи. Алексей Машков писал округлыми, четко читающимися буквами с ровным наклоном и характерными завитушками у некоторых букв, заставляющими вспомнить о чистописании и каллиграфии.

Вряд ли, конечно, он был аккуратистом, но я могу с уверенностью сказать, что ему свойственна была способность к систематизации и классифицированию, другими словами, погибший любил «раскладывать все по полочкам». Чем дольше я рассматривала его почерк, тем больше убеждалась, что этот человек не мог быть убийцей-террористом.

Первая запись в ежедневнике, которая привлекла мое особое внимание, была следующая — от пятнадцатого марта этого года:

«Ответить Сашке на письмо, а то обидится. Но денег не посылать».

Никаких писем среди бумаг я пока не находила. Кто же переписывался с Алексеем Машковым? Я снова начала листать ежедневник.

Ага! Вот. «Катафалк, могила, памятник — 1670 р. Автобус Петрович прислал. Было пятнадцать человек. Табличка с фотографией будет через неделю готова (Ателье «Кадр»). Сашка, свинья, не приехал. Прислал странное письмо. Мог бы и сам приехать отца похоронить».

Это написано в день похорон отца. Так Сашка — это наверняка его брат, тот самый похожий на Алексея мальчик, которого я видела на фотографии, выпавшей из книги. Нужно обязательно проверить, не учился ли он когда-либо у профессора Мартыненко. Этот самый брат вполне может оказаться террористом, которого мы ищем. Но ни одного его письма я так и не нашла.