Сладкая жизнь Солёной Балки

Был у нас такой обычай, – в особо засушливые годы, когда земля трескалась большими квадратами и щели по посевам были с ладонь (те же -55-й, 65-й, 67-й, 75-й годы прошлого века), представители казахской общины (по старой традиции) приносили «жертву» на большом холме, между Ащелисаем и Лушниковкой, с тем, чтобы Бог послал хоть немного влаги на поля. Жертвой по обычаю (чаще – по ритуалу) была черная корова. В колхозе не было черных коров, выделяли красную, а уже те, «избранные» жертвоприносящие, меняли её на черную корову, в частном стаде. Надыргали командовал этим процессом.

В отличии от других мужчин-казахов, он не работал в животноводстве. Он был механизатором, отличным комбайнером еще в послевоенные годы и работал в бригаде моего тестя, Калашникова Ивана. Иван Емельянович, был не только хорошим бригадиром, он был еще и гармонистом, а – главное – человеком, с большим запасом природного юмора, чем он часто пользовался, по отношению к другим людям, в том числе и к соседу – Надыргали.

Теща рассказывала эпизод, как однажды сломался комбайн у Надыргали и он остался в ночь его ремонтировать. Это тогда была обычная практика. Ну, он остался, а бригадир уже поздно приехал домой. Прибегает соседка, жена Надыргали, Кензеля, (очень была неспокойная женщина, хорошо понявшая, насколько хороша советская власть для женщин-мусульманок, в плане прав и свобод) и спрашивает: «Ванька, а где Надыргали?». А тот так спокойно отвечает: «А что его нет еще дома? – так он давно уехал с машиной! Там, правда, ему полевой бригадир дал пару девчат на копнитель, солому собирать, но они тоже уехали…». Ну, сказал и сказал, сам пошел спать. А Кензеля, ночью! двинула пешком за 11 километров в тракторную бригаду и…нашла там Надыргали…, который с помощником и трактористом (комбайн был прицепной), заканчивали ремонт. Иван Емельянович, несколько дней потом скрывался от набегов соседки Кензели…

Помню, был случай, когда мы с женой одно время жили в доме Калашниковых, где-то в конце шестидесятых, когда и Иван, и Надыргали, были уже на пенсии и работали ночными дежурными на ферме молодняка крупного рогатого скота. Ходить было далековато, более двух километров, в один конец. Как-то раз был сильнейший буран, приехал на лошади бригадир, Лакшенко Иосиф и сказал, что сегодня старикам так далеко идти не надо, буран света не видно, поэтому, он кого-то найдет там, поближе и – помоложе.

Иван Емельянович, посылает младшую дочь к Касымовым и наказывает ей: «Скажи Надыргали, что в пять часов, мы уже идем на дежурство.».

Без пяти минут пять, весь в снегу, к нам приходит Надыргали. Заходит в комнату, там тепло, даже жарко, а на кровати…лежит Иван и читает книжку, в кальсонах и нательной рубашке…У Надыргалия, сразу нужных слов не нашлось, зато они нашлись у моего тестя: «А ты чего пришел, я же посылал к вам Зойку, сказать, что мы уже сегодня не идем дежурить!». Надыргали оторопел: «Так Зойка и сказала, что мы в пять часов выходим!?».

«Вот забодай её комар (это он про дочку)!– вечно она что-то перепутает!».-сокрушенно говорит Иван, встает с кровати, начинает одеваться: «Чай будешь?». «Да какой там чай – тоже сокрушенно отвечает Надыргали, – мне полчаса только раздеваться надо!». Он, естественно, все понял, но выдержал достойную паузу и ушел.

Похожих случаев можно было привести множество, но главное – эти, прожившие рядом два соседа, разной веры и разные по характеру, одинаково понимали жизнь, и прожили её по-людски, оставив Ащелисаю о себе только добрую память. Навечно.

Очень достойный семейный корень был в Ащелисае и долгое время на виду:

Каркуловы.

Основу этого корня составляли двое братьев: Мирзагул и Курманбай. Сколько я помню, никто из не казахов, никогда не звал их по именам.

Мирзагула называли – Черный Каркул, Курманбая называли – белый Каркул. У Мирзагула детей не было, у Курманбая – был Бахиткерей, мой хороший товарищ, много лет вместе работали в колхозе, он был главным зоотехником колхоза. Было еще двое младших – сын, Акимгерей, он позже был в Ащелисае участковым милицейским инспектором; была и дочка, Жания, очень неплохая была девочка, не знаю, где она сейчас. Были у этих семей и родственные ветви – Есеевы и другие, но я с ними редко общался, поэтому ничего не могу сказать – как и что.

Главное, что могу сказать об этих семьях – все они были тоже очень достойны и уважаемы в нашем селе и я, как человек пишущий и много повидавший на своем веку, могу в их адрес сказать только слова благодарности. Мы часто общались с обоими братьями и были даже отдельные интересные моменты, которые хочется напомнить в этой книге Памяти.

Как-то раз, сидим мы с Бахиткереем у Мирзагула, за дастарханом. Кушаем мясо, понемножку выпиваем (тогда это еще практиковалось и в казахских семьях). Мирзагул, после глубокомысленной паузы, заявляет: «Э!..неромно живом! Сахар ест – шай (чай) нету, шай ест – сахар нету. У мине один родня в Дзержине ест, так тот совсем ромно живот, – ни сахар, ни шай нету!».