Сладкая жизнь Солёной Балки

У наших колхозных водителей, особенно в зимний период, во времена, когда не было нормальных дорог, да и техника была совсем другая, была заведена негласная система утренних выездов в дальние рейсы. Это рейсы – направо – в сторону города Орск (около 50 км), и налево – в сторону Актюбинска (около 150 км). Водители заводили машины, а это все было не так просто. Автомобили стояли на улице, без воды в системе охлаждения, обмерзшие, засыпанные снегом. Их надо было сперва, – очистить от наледи и снега, затем (чаще всего паяльной лампой), подогреть поддон картера двигателя, чтобы его (двигатель) было легче проворачивать, и заодно – подогреть корпус дифференциала заднего моста и коробки перемены передач. А уже потом (чаще, с помощью буксира-трактора) пробовать заводить двигатель, после заводки, – залить воду в радиатор, получить путевой лист и двигаться в рейс, практически всегда не зная точно, – вернешься ли сегодня домой, А если и вернешься, то где-то глубокой ночью.

Перед выездом из села, водители обычно заезжали на несколько минут домой, завтракали, брали в запас какие-то продуты, так как денег свободных у них при трудоднях колхозных, просто не было, и выезжали наверх, на дорогу Актюбинск-Орск. Там собирались несколько минут, потом или все вместе, или группами – налево или направо, – разъезжались.

У Акрама был автомобиль ЗИС-150 (или 164, неважно). Машина, не то чтобы плохая, но здорово «поношеная». Пока он её заведет – все его коллеги, уже стоят на трассе, его одного ждут. А ждать зимой некогда, на счету каждая минута. И нет у Акрама времени заехать позавтракать… Коллектив долго ждать не будет, а одному зимой в степи, без дороги, когда половину дороги трясешься поперек пашни, – не очень комфортно.

Сам слышал, как Акрам, получая путевой лист, сокрушенно говорил диспетчеру Кайрашеву: «Да, с этим «зисом», шай не пьешь!». Потом Акрама назначили заведующим овцефермой, жили они семьей в нашем Бугумбае. Там было три отдельных аула, была своя электростанция и он, долгие годы (и неплохо) всем этим хозяйством заведовал. Под десять тысяч голов овец, табун лошадей, люди, семьи, дети, проблемы – это все держалось там на нем. Естественно, мы с ним часто общались по работе и вне её.

Но не этим он вошел в историю Ащелисая. У него и его маленькой такой, аккуратненькой жены, Шолпан, было ТРИНАДЦАТЬ детей! И даже это не было главным в моем понимании. Шолпан, при такой семье, еще умудрялась работать дояркой в колхозе!!!. Кто знает, тот поймет, что такое подниматься в половине пятого, идти за полтора километра по любой погоде на ферму, доить там коров и быстрее – идти домой – там ждет еще одна, родная «ферма»…

Знаешь, дорогой читатель, была б моя воля, я бы той Женщине, поставил памятник из чистого золота, во весь её рост, и разместил бы его где-то в большом городе, на главной площади, как олицетворение всех таких МАТЕРЕЙ, не только ащелисайских. А поставить бы его надо было, за счет тех жен нынешних богатых людей, которые не знают, куда себя деть на отдых (Багамы или Мальдивы) и какие взять собой украшения и драгоценности, которые, по всем законам Аллаха и вообще справедливости, заслужила именно она, Садыкова Шолпан. Ибо такая драгоценность, как она сама, несравнима ни с какими другими бриллиантами и жемчугами.

На этом мы завершим, возможно, надоевший читателю обзор ведущих семейных корней, населяющих (и населявших) нашу соленую балку. Они свое дело сделали. Мы это дело (может быть – пока?) – успешно завалили.

С высоты возраста, могу высказать свое мнение, – в том, что мы сегодня видим, в том числе и по нашей соленой балке – это, во многом, результат неверной, скользкой и боязливой, панибратской и часто, заискивающей, национальной политики, внешне выдаваемой за «Толерантность и всеобщее согласие». Я бы все это назвал несколько по-другому, но тема у нас более прикладная, – ащелисайская жизнь.

Здесь вполне уместно добавить следующее. Чисто личное.

Я никогда не имел в своем лексиконе слова: «интернационализм», «сосуществование», да ту же – «толерантность», и тому подобные выражения. Я просто так жил…И судите сами или сравнивайте, если знаете еще такие примеры.

НО. Именно в Ащелисае, не выходя за его пределы, четыре женщины разных национальностей, называли меня своим сыном, вполне серьезно.

Первой назвала меня своим младшим сыном, немка – Франческа Штиль, мать моего друга с молодых лет, Иосифа. Мы с ним знакомы более 60-ти лет, сегодня он живет в Германии, и мы с ним общаемся до сих пор. Считала меня своим сыном и теща, украинка, Калашникова Мария Ивановна, замечательная была женщина и Мама. В том же Ащелисае, меня называла и считала за старшего сына, казашка, Кенестик Смаилова, мама моего очень хорошего друга, который мне как брат, Смаилова Серика, живущего ныне в Актюбинске. Мы с ним тоже регулярно общаемся и в настоящее время. В том же Ащелисае, совсем немного жила и моя родная мать, русская, Екатерина Филипповна Гурковская. И, заметьте – все в Ащелисае! Как же мне не любить это место, даже просто, как сын сразу четырех таких разных матерей!