— Я часто слышала, как ты плачешь, мам. Каждую ночь, иногда неделями. Я привыкла слышать, как ты расстраиваешься, и знала, что это из-за меня, потому что ты должна была все для меня делать. Он мог бы остановить это! Он мог бы помочь!
Мама взяла меня за обе руки и притянула к себе.
— Я много плакала, потому что была молода, Кэтти. И плакала из-за многих вещей. Скучала по твоему отцу, ведь он оставил меня в полном одиночестве, чтобы вернуться домой к своей жене. Скучала по жизни, которую он мне обещал. По всему тому, что как я думала, мы будем иметь вместе. Плакала из-за людей в доме престарелых, милая, из-за людей, у которых ничего не было, ни семьи, которая бы их навещала, ни причин вставать по утрам. Плакала из-за людей, которые умирали в одиночестве, из-за людей, достигших конца своей жизни и не имевших никого, с кем можно было бы ее разделить. Я плакала от отчаяния, что больше не могу помогать этим людям, что не могу брать больше часов, чтобы помогать им, что не могу просто уйти на ночь и забыть о том, что видела. Я плакала по многим причинам, по стольким причинам, что не могу вспомнить их все. Но ни одной из них ни разу не была ты.
У меня скрутило живот. Было так же больно, как когда я была маленькой девочкой.
— Я думала…
Мама покачала головой.
— Ты — самое лучшее, что когда-либо случалось со мной с того самого момента, как я поняла, что ты есть у меня. Ты была самой лучшей вещью в мире. Я так горжусь тобой, и всегда гордилась. Каждую минуту каждого дня.
— Не надо… — сказала я.
Она выглядела испуганной. Я никогда раньше не видела ее такой испуганной.
— Не надо ненавидеть меня, Кэтти, пожалуйста, не надо. Может быть, я приняла несколько плохих решений, но я сделала их с самыми лучшими намерениями. Я делала для тебя все, что могла, и иногда этого было недостаточно. Знаю, что этого было недостаточно, но все равно делала все, что могла.
— Этого
— Но я удерживала тебя от твоего отца, который мог бы предложить тебе так много. — Она всхлипнула. — От возможностей, которые могли бы быть у тебя, как и у Верити. Школы, и каникулы, и лошади. Я ненавижу себя за это. Как я могла оставить тебя без этого? Только потому, что мне было страшно? Только потому, что это был слишком большой риск? Потому, что ты казалась такой молодой?
— И я не хотела этого, ничего из этого. И вовсе не поэтому мне так грустно. — Я закрыла глаза. — Мне грустно из-за того, что я провела все свое детство, думая, что он не хотел меня. Мне грустно, потому что, возможно, я не дала ему шанса узнать меня, а не потому что упустила что-то из этих
— Мне жаль, милая. Мне так жаль.
Я покачала головой.
— Я не злюсь, мама. Не могу злиться. — Я вздохнула. — Это не только твоя вина.
— Мы
— Но теперь это в прошлом. Дело сделано, то сделано. К тому же, ты научила меня и тому, как сосредотачиваться на самом важном, что не нужно плакать над пролитым молоком или тем, что мы не можем изменить.
— Я старалась учить тебя всему, что знала. Не то, чтобы мне было чему тебя учить, малыш. Я и сама была не так уж мудра, знаешь ли. — Мама откинула волосы с лица и выглядела такой подавленной.
— Но ты была! Ты научила меня быть той, кто я есть. Я сильная, счастливая, я стараюсь изо всех сил. Всегда. Как ты и учила меня.
— Но я же не была честна! Я не научила тебя этому. — Она все еще была бледной. Все еще печальной. — У нас не должно было быть никаких секретов, Кэтти. Секреты всегда выходят наружу, и они всегда разъедают людей изнутри. Секреты разрывают семьи на части, вызывая трещины, которые невозможно залатать. Это может случиться сейчас, и это будет только моя собственная вина. Это то, чего я заслуживаю. Это всегда было бомбой замедленного действия, ожидающей своего часа, чтобы взорваться. Я только успокоилась. Спустя столько лет, казалось, что самое страшное уже миновало.
Секреты.
Иногда их легче оставлять таковыми.
— И что теперь? — спросила мама. — Что будет теперь?
Я пожала плечами.
— Я подумаю. А потом подумаю еще. — Я вздохнула. — Не знаю, мам. Но я с этим разберусь.
— Мне так жаль, Кэтти. Может быть вы еще сможете навести мосты… может быть, еще не слишком поздно.