Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение

– Ишь ты какой последовательный, Луций, – почти менторским тоном ответил ему Максим. – И вообще ты ловко устроился: всё тебе объясняй, всё разжевывай и в рот клади… Прости, я шучу, – тут же, впрочем, спохватился начальник службы безопасности, видимо почувствовав, что слишком фамильярно позволил себе разговаривать с правителем Иудеи. Но Пилат так приветливо улыбнулся своему подчиненному, что всякая неловкость тут же исчезла.

– Я просто уже сейчас хочу обратить твое внимание, что эта рыдающая, кричащая и обвиняющая женщина – не кто иная, как Агриппина, дочь Юлии и Марка Агриппы, жена Германика, усыновленного племянника Тиберия, – увлеченно заметил Максим. – А на десерт ее самое «подадут» с двумя ее детками: Нероном и Друзом Младшим. Но сперва она сумеет страшно отомстить Тиберию за мать и за мужа. Ведь многие теперь забыли, что Юлия ей, Агриппине, приходилась родной матерью!..

– Всё, всё! Не перескакиваю! – тут же словно испуганно воскликнул Максим. – С «журавлем» разобрались и переходим к «вепрю»!.. «Вепрь» – это однозначно Германик. Слишком яркая и, я бы даже сказал, ослепительная фигура. И во сне говорится: «На сирийском блюде червонного золота вносят огромного вепря»! – торжественно произнес Максим и тут же изобразил на своем лице растерянность: – А что тут с Германиком комментировать? В семьдесят втором году скоропостижно скончался в Сирии. На следующий год его прах был доставлен в Рим и там погребен с величайшими почестями. Сенат провел разбирательство. В присутствии цезаря состоялся суд, который доказал, что Германик умер не своей смертью, а был коварно и злонамеренно отравлен Гнеем Пизоном Старшим, тогдашним наместником Сирии. Дабы избежать позорной казни, Пизон покончил жизнь самоубийством. Агриппина овдовела и еще больше возненавидела Тиберия.

– Не хочешь комментировать? – спросил Пилат, с нежностью глядя на Максима. А тот вдруг спросил, отводя взгляд в сторону:

– А сколько тебе было лет, Луций?

– Когда именно?… Двадцать два, когда умер Германик, и двадцать три во время процесса над Пизоном.

– Ты еще не служил в преторианской гвардии?

– Тогда еще не служил.

Максим кивнул и вновь посмотрел на Пилата, но теперь уже прямо в глаза ему.

– Германик был старше тебя лет на десять, – задумчиво произнес Максим.

– На двенадцать, – тихо уточнил Пилат.

– Ну, если ты настаиваешь, я, пожалуй, вот что прокомментирую, – вдруг снова оживился Максим. – Помнишь, к «вепрю» подали как бы разный гарнир, а именно: редьку, репу, сельдерей, рыбный рассол и винные дрожжи. Это особенно меня восхитило! Догадываешься почему?

Пилат молча покачал головой.

– Да тут ведь каждая деталь имеет сразу несколько скрытых значений! – радостно воскликнул Корнелий Максим. – Смотри: «додонская редька» – это та известность, которую Германик приобрел во время подавления мятежа в Паннонии. «Репа» – слава и величие его германских походов. «Элевсинский сельдерей» намекает на те почести, с которыми его встретили в Афинах, и на то, что греки посвятили его в Элевсинские мистерии. «Рыбный рассол» – посвящение в самофракийские таинства. «Винные дрожжи от косского вина» – его визит в прорицалище Аполлона Колофонского… Тут долго объяснять, как всё это вычисляется. Но знающий человек тут же поймет, о чем идет речь. И помнишь, испуг «хозяина» и его вопрос: «А вдруг он Церере принадлежит или самой Матери Богов?» Воистину, многие в Риме тогда считали Германика не только блистательным полководцем и самым желанным кандидатом на престол, но также истинным любимцем богов и баловнем Фортуны!

– Поэтому в тридцать четыре года его «приготовили» и принесли в жертву, – грустно сказал Пилат.

И снова Корнелий Максим пристально глянул в глаза юному и почему-то теперь печальному префекту Иудеи и взгляд свой держал до тех пор, пока Пилат не поднял взор и взгляды их встретились: блекло-карий и ярко-голубой.

– Что ты всё-таки от меня хочешь? – вдруг скучно и устало спросил начальник службы безопасности.

– Что я от тебя хочу? – удивился вопросу Пилат.

– Да. Что ты хочешь, Луций?

– Разве я не объяснил тебе в самом начале, что, как никогда, нуждаюсь в твоей помощи и жду от тебя честного и полного толкования того очень важного послания, которое я недавно получил из Рима? – еще больше удивился Пилат.

– А что тебя не устраивает в моем толковании? Я тебе почти всё истолковал. Остались только «заяц» – Друз и Агриппина– «мурена» с детишками. Прикажешь рассматривать дальше?

– Кто тебе сказал, Корнелий, что твое толкование меня не устраивает? – теперь уже не просто удивился, а растерялся Пилат.

– Брось, Пилат. Слишком давно работаем вместе, – сурово произнес Максим и взгляд свой отвел в сторону.