Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение

– Не знаю, – сказал Пилат и взгляд свой перевел на лоб начальника службы безопасности. – Сколько боги тебе отпустили, столько и проживешь, наверное. – Пилат сделал паузу и продолжал тем же холодным тоном: – Я же, взяв с тебя клятву, что будешь хранить молчание, быстро переведу тебя на какую-нибудь хорошую и тихую должность. И также пообещаю тебе, что ничего против тебя предпринимать не буду… Но на прощание снова повторю: навстречу смерти идешь, Корнелий Максим.

Помолчали.

Потом Максим спросил:

– Можно я пойду и спрошу, что у них там стряслось?

– У кого стряслось? Куда пойдешь? – прищурившись спросил Пилат.

– У центуриона и твоего секретаря.

– Не надо. Пусть сами подойдут.

– Они не подойдут. Будут стоять и ждать у фонтана.

– Откуда знаешь?

– Я им категорически запретил выходить в сад и приближаться к беседке.

– Ты запретил? Надо же, – ухмыльнулся Пилат и разрешил: – Ладно. Иди.

Максим тяжело поднялся с ложа, вышел из беседки и гусиной своей походкой заковылял в сторону фонтана.

А Пилат, словно в изнеможении, откинулся на ложе и закрыл глаза.

МАКСИМ назад не вернулся. Переговорив с Лонгином, он вместе с ним удалился в сторону казарм. А к беседке направился и скоро вошел в нее Перикл, раб и секретарь префекта Иудеи.

– Максим разрешил мне доложить тебе, – сказал Перикл. – С полчаса назад какой-то то ли пророк, то ли смутьян при посредстве своих многочисленных сообщников устроил в Храме сущий дебош.

– Что конкретно учинил? – устало спросил Пилат, не открывая глаз.

– Выгнал торговцев скотом. Напал на менял и опрокинул их столики.

– А кто таков? Личность безобразника пока не установили?

– Некий Иисус из Назарета. Он, кстати, не первый раз уже… безобразничает в Городе.

– Иисус?! – вдруг радостно воскликнул Пилат, открыл глаза и мгновенным движением сел на ложе. – Иисус, говоришь?! Надо же. Сколько же у них этих самых Иисусов?! Не слишком ли много на мою бедную голову?!

Глава девятнадцатая КАКОЙ ВЛАСТЬЮ?

Полдень

– НE СЛИШКОМ ли много на мою голову?! Теперь еще и этот Назаретянин! – ворчал Амос, начальник храмовой стражи, выходя из Зала поучений в колоннаду Царского портика.

Во Дворе язычников толпа уже разделилась почти на две равные части. Одна часть народа обступила Иисуса слева от Красных ворот, и Он им что-то говорил, а они слушали. Другая же часть посетителей Храма отодвинулась в сторону и, стоя посреди двора, в напряжении ожидала, глядя то на толпившихся возле Красных ворот, то в сторону Царского портика.

И вот, из дверного проема выступила на мозаичный пол, миновала четыре ряда высоких белых мраморных колонн и спустилась во Двор язычников торжественная и грозная процессия старейшин, священников и книжников.

Во главе процессии в белых одеяниях и белых тюрбанах на голове медленно и тяжело вышагивали два седовласых и седобородых старца – авва Ицхак из рода Камгифов, хранитель святынь и бывший первосвященник, и Наум из рода Ханнанов, заместитель первосвященника Иосифа Каиафы по богослужениям и начальник над всеми священниками Храма. Чуть в стороне от них шагал низкорослый, но кряжистый, крепкий и словно квадратный Амос. Человек двадцать священников, книжников и законников синедриона в белых, голубых и светло-зеленых мантиях и талифах шли позади аввы Ицхака и преподобного Наума. А слева и справа от процессии в кожаных шлемах и с копьями в руках шагали храмовые стражники.

Незыблемые, как устои их веры, непреклонные, как мраморные храмовые колонны, суровые, как стены Иерусалима, и неприступные, как Антониева башня, двигались они через двор в сторону Красных ворот и народа, а лица у всех были каменные и застылые, и издали незаметно было, что они между собой разговаривают.

На самом же деле двое из них, стараясь сохранять неподвижность лица и едва открывая рот, переговаривались друг с другом, точнее, договаривали то, что не успели договорить.

– Вообще-то, это не мое дело, – тихо и раздраженно говорил Наум. – С погромщиками должен разбираться Елеазар. Ведь это он отвечает за храмовую торговлю – пусть и наводит порядок.

– Не нашли мы его, – спокойно возражал Амос. – Повторяю: одни говорят, что он отправился к Пилату, другие утверждают, что вместе с Ханной поехал на Елеонскую гору…

– Давно надо было арестовать этого Назарея, – спустя некоторое время сказал Наум. – Ведь было же постановление синедриона.

– Было. Но он скрылся. Никто его в Иерусалиме не ожидал… И в голову никому не могло прийти, что он снова сюда явится, зная о том, что объявлен в розыск и что даже награда назначена за информацию о нем, – сказал Амос.

– А вчера?

– Что вчера?

– Вчера почему не арестовали?

– Вчера было слишком много народа, – ответил Амос.

– А сегодня что, меньше, по-твоему? – спросил Наум.

– Сегодня еще больше. Сегодня совсем неудобно.

– Вам, видишь ли, неудобно. А мне неужели удобно бросать все дела и возиться с этой галилейской деревенщиной?