Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение

– Почти три года от Тиберия никто не появлялся. Я отправлял регулярные отчеты императору. И мы с тобой составляли секретные доклады Элию Сеяну, как ты знаешь, особое внимание обращая на лояльность легатов, на настроение в легионах и связи оппозиции в войсках и среди местного населения… Я, честно говоря, даже подумал, что это прощальное напутствие императора было своего рода мистификацией или проверочной уловкой. Тиберий всегда любил эдак…

Пилат сокрушенно вздохнул и, раненно глянув на Максима, рассказал:

– Первый посланец от Тиберия прибыл только в прошлом году, и примерно через месяц после ареста Агриппины и Нерона. Тиберия особенно интересовало, как у нас относятся к Сеяну и что про него говорят. И не только у нас, в Иудее, но также в Азии, Сирии, Африке и Египте. В Египте – особенно. Мельчайшие подробности было велено сообщить. Вплоть до того, во сколько обходятся заказчикам скульптурные и прочие изображения Элия Сеяна и насколько они дороже или дешевле изображений самого императора. При этом Сеян именовался в этом послании «наш общий друг», «мой лучший друг», «мой преданный друг и товарищ»…

Во втором послании, которое я получил месяц назад, сразу после взятия под стражу Друза Младшего, имя Сеяна уже не сопровождалось никакими дружескими эпитетами, – сообщил Пилат. – Передо мной ставились намного более конкретные задачи. На составление ответа мне была отведена только неделя. Стало быть, неделя на ответ, не меньше недели – на доставку в Рим; сейчас море еще неспокойное, и быстро до Капри не доберешься… Видишь, третье послание было отправлено мне почти сразу же по получении ответа на второе…

– А как же я не заметил ни первого посланника, ни второго? – сокрушенно проговорил Корнелий Максим, словно к самому себе обращаясь.

Пилат чуть поморщился, но как бы от сострадания к своему другу и советнику, и ласково возразил:

– Ты их заметил, Корнелий. Второго – точно заметил. И мы с тобой сразу же стали составлять тайное послание Сеяну. Помнишь, об оппозиционных разговорах в первой когорте Шестого легиона?… Я сказал тебе, что прибыл секретный сотрудник от префекта претория. И ты сразу же отправился в Лаодикею. А потом вернулся, и мы с тобой сели за доклад…

С обидой и болью Максим глянул на Пилата, но тут же опустил глаза и, стараясь сделать свой голос как можно более безразличным, спросил:

– А это второе послание… послание от цезаря, о чем оно было?

– Пока не могу тебе сказать. Видишь ли…

– Ну, это понятно, – тут же согласился Максим.

– Прежде всего позволь подвести итог третьему посланию, сну этому, который мы так долго с тобой комментировали и разбирали.

– Да, конечно, – сказал Максим.

– Пять моментов мне кажутся важными и очевидными. Первое: Тиберий пришел к выводу, что Сеян – по крайней мере, в последние семь лет – устраняет не столько противников самого императора, сколько своих собственных врагов и конкурентов. Второе: Тиберий заподозрил Сеяна в гибели Друза Старшего. Третье: Сеян фактически окружил Тиберия своими людьми, и эти люди, выполняя приказы Сеяна, игнорируют указания императора. Четвертое: рвущийся к власти Сеян, по мнению Тиберия, теперь ни перед чем не остановится и способен даже на него, императора и друга, в любой момент покуситься. И наконец, пятое и самое главное: мы с тобой должны в этот критический и страшный для Рима час встать на сторону императора и все свои усилия приложить к тому, чтобы «кровавый желудок», который так или иначе предстоит принести в жертву империи и закону, принадлежал не принцепсу, а главному заговорщику, злодею и гнусному убийце Луцию Элию Сеяну!.. Таково мое последнее и заключительное толкование. Ты с ним согласен, Корнелий?

Эти слова Пилат произнес хотя и взволнованно, но твердо и решительно.

– Я не понимаю, – ответил Максим.

– Чего не понимаешь?

– Я не понимаю, зачем ты заставил меня комментировать и толковать? Ты меня рассматривал и толковал? – с неподдельной обидой спросил Максим.

– А как же иначе?! – воскликнул Пилат, не только не растерявшись, но как будто обрадовавшись вопросу. – И, представь себе, очень многое обнаружил. Я понял, что ты уже сделал ставку на Сеяна, а Тиберия готов осудить и уже давно осуждаешь. Оказывается, тебе многое известно, и скорее всего, с Римом у тебя есть отдельный канал, по которому ты получаешь конфиденциальную информацию, но некоторой ее частью со мной не делишься. В отношении ко мне, твоему начальнику, я не разглядел у тебя враждебности. Напротив, я увидел, что тебе очень хочется окончательно привлечь меня на сторону Сеяна и посвятить в твои собственные тайны. Ты очень обрадовался этому сну-посланию. Ты его давно ждал. Ты решил, что это приказ от Сеяна и теперь можно будет наконец открыться, говорить начистоту и совместно действовать.

От каждой фразы Пилата Максим вздрагивал и дергал головой, словно от удара. А Пилат продолжал говорить с ним, как разговаривают с ребенком, которому сделали больно и которому очень важно теперь объяснить, что боль эта для него целебна и необходима: