– Ты что предложил Левию?! – не слушая Ариэля, гневно спросил Иоиль и так насупил свой нос-айву, что эта айва покраснела, еще сильнее разделилась на дольки по бокам и по краям, так что уже не на айву стала похожа, а на перезрелую и треснувшую смокву. – Левий тут же решил, что мы еще больше заинтересованы в устранении Назарея, чем они, шаммаисты. И когда я вас выслал за дверь, заявил мне: «Раз вы так торопитесь с Назареем, давай поручим Ариэлю, чтоб он подготовил убийство. Конечно, мы – не разбойники и не сикарии, но, если кто-то из наших подчиненных возьмет на себя ответственность, я, Левий Мегатавел, не стану предварительно возражать и чинить препятствий, а после мы, разумеется, осудим и умоем руки…» И кто тебя за язык тянул?! Что за дурость?! Зачем тайно убивать того, кого можно публично и по закону осудить в назидание народу?!
– Прости, учитель. Повторяю: к сожалению, у меня не было возможности переговорить с тобой и объясниться, – отвечал Ариэль.
И странное дело: судя по лицу Ариэля и по всему его внешнему виду, он вовсе не был смущен упреками и замечаниями в свой адрес. А та задумчивая тоска и та одинокая обреченность, которые излучал он и ночью в доме Матфании, и утром во время партийного завтрака, теперь уже покинули его. Глаза Ариэля, серо-одинокие и тоскливо-глубокие, ныне светились каким-то уверенным и возрастающим светом, похожим на радость и облегчение. Чем больше ругал его Иоиль, тем радостнее светились Ариэлевы глаза, хотя видно было, что радость свою он старается сдерживать, но это ему плохо удается, и он как будто даже не хочет, чтобы ему это вполне удалось.
– О чем говорить?! – с тоской воскликнул Иоиль. – Мы уже обо всем с тобой переговорили.
– Не обо всем, – возразил Ариэль. – Пока ты отсутствовал, новые события произошли. И главное: я понял такое, о чем раньше только догадывался и потому не докладывал тебе, не делился с тобой своими мыслями и опасениями. Но сейчас вижу: обязательно надо сказать и предостеречь. Ибо только что слышал от тебя: «незначительная фигура», «пришлый человек», «не представляет для нас особой опасности».
– Я это Левию говорил, не тебе! Ты даже это перестал понимать?! – Иоиль с такой досадой выхватил из чаши горсть орехов, что половина их выскользнула у него из пальцев и рассыпалась на ковер.
– Да, Левию. Но мне показалось, что не только ему, что себя ты тоже пытаешься убедить и, похоже, уже убедил.
– Ничего не понимаю! – Учитель Иоиль открыл правый глаз и рот свой кривой выпрямил, что, видимо, означало у него искреннее удивление.
– Так я и пытаюсь объяснить! – вдруг пылко воскликнул Ариэль. – Мне надо, чтобы ты не торопил меня и внимательно выслушал. И если я неправ, ты меня поправишь и наставишь. И все твои указания, все твои просьбы отныне я буду исполнять, как Заповеди Моисея. Дай только сперва высказаться и предупредить!
Некоторое время – и довольно долгое – Иоиль прилежно изучал лицо своего ученика, и даже на руки его холеные внимательно посмотрел, а после прищурил правый глаз, снова скривил рот, сунул в него орехи и, громко их пережевывая белыми и крепкими зубами, с набитым ртом произнес:
– Ну ладно, валяй предупреждай. Слушаю тебя.
– Сотрудничество и единство – замечательно! – торопливо начал Ариэль, словно боялся, что время у него ограничено и его в любой момент могут прервать. – Но это лишь часть дела. Главное, как ты учил меня, это ждать Мессию и верить в него. В этом-то и есть основной смысл фарисейства. И отними у нас этот смысл, лиши нас этого ожидания, и тут же возникает вопрос: зачем мы тогда существуем на свете и чем, в сущности, отличаемся от первосвященников и саддукеев? Лишь тем только, что от внешней власти отказываемся?
Пристально глядя на Ариэля, Иоиль молчал и хрустел миндальными орехами.
– Стало быть, надо ревностно и трепетно ждать прихода Мессии, верить, что он придет и эту грешную землю, за двадцать сребреников проданную саддукеями в рабство языческое, обратит в Землю обетованную, в которой мы будем праведны и равны перед Господом, счастливыми и всемогущими станем, господствуя над другими народами, руководя ими, предписывая им истинный путь к Закону и Правде. И ждать это надо чутко, уверенно, ежедневно и даже ежечасно, ибо время мессианское в любой момент может прийти и, кажется, наступило уже, хотя почти все это не видят, а многие уже и ждать перестали.
Иоиль еще взял орехов и положил себе в рот. А пятидесятилетний ученик его продолжал:
– Мы слепы и глухи в своем неверии. А по всему Востоку уже распространилось ожидание. И вот, в Азии и в Киликии, в Египте и даже в Сирии говорят, что в самом скором времени у нас, в Иудее, восстанет великий царь, который будет господствовать над миром именем Бога Единого и во славе Всемогущего Господа… Язычники чувствуют и свидетельствуют, обрати внимание!
– Ты это ожидание, по-моему, преувеличиваешь, – спокойно заметил Иоиль.