Сладкий яд

— Милая, ты не обязана давать мне ответ прямо сейчас. Прочитай письмо своего отца. И не спеши. Когда ты будешь готова, я буду ждать тебя.

Попрощавшись с ней, я возвращаюсь в гостиницу. А там принимаю душ, крашу ногти, читаю и занимаю себя чем угодно, лишь бы не открывать то письмо, но в конце концов все-таки нахожу в себе смелость взять его и прочесть.

Моя дорогая Блэр, если ты читаешь это письмо, значит, я опоздал.

Моя жизнь — это сплошная цепь сожалений. Я жалею о том, что не водил тебя в школу. Что слишком редко ходил гулять с тобой в парк. Что не смешил тебя. Что недостаточно часто говорил, что люблю тебя. Но больше всего я сожалею о том, что не видел, как ты росла и становилась той прекрасной женщиной, которой, я знаю, ты стала.

Я так хотел бы, чтобы ты была с нами и увидела, кем мы стали. Твоя мама подарила мне лучший подарок, какой я только мог себе пожелать — свое прощение. Она говорит, что сделала это, потому что прошлого больше не существует и важно лишь то, кто мы сейчас. И она права, Блэр. Не позволяй демонам прошлого омрачать твое настоящее.

Прости меня, Блэр, за то, что был тебе таким паршивым отцом. Моя звездочка. Мой дорогой синеглазый ангел.

В моменты трезвости ты была тем, что придавало моей жизни смысл. А в моменты, затуманенные алкоголем, ты была той, о ком я больше всего горевал.

Я люблю тебя, моя девочка.

Всегда твой, папа.

Крепко прижимая к себе письмо, я оплакиваю девочку, которой когда-то была, и семью, которой мы могли стать, но не стали. Я плачу, потому что мне так и не довелось сказать папе, что в моих глазах он никогда не был неудачником. Я плачу, потому что та маленькая девочка до сих пор его любит, а он умер, так этого и не узнав.

Глава 21

Моя мать открывает дверь и, увидев меня, сияет улыбкой.

— Ты пришла.

— Да. — Я тоже ей улыбаюсь. — Я хочу попытаться, мама.

До сих пор моей жизнью и моими решениями правил страх. Страх, что мне причинят боль. Страх слишком много почувствовать. Страх перед любовью. Страх близости.

Страх.

Страх.

Страх.

Когда-то я думала, что освободилась от страха, но я обманывала себя.

Хватит мне убегать.

Пришло время взглянуть страху в лицо.

И, будем надеяться, исцелиться.

Глава 22

— Вау… с ума сойти можно, — выдыхаю я, пока Элли устраивает мне экскурсию по дому Алессандро на горнолыжном курорте в Вермонте. Когда мы спускаемся на первый этаж, целиком отданный под гостиную, с огромным камином из камня и окнами от пола до потолка, я останавливаюсь и впитываю открывающийся вид на горы и ярко-синее небо.

— Вид — это нечто, — говорит Элли.

— Да. Здесь все изумительно, Элли. — Я отхожу от окна и сажусь на большой молочно-белый диван. Взяв одну из уютных подушек, я прижимаю ее к груди и встречаю взгляд Элли. — Спасибо, что пригласила меня.

Элли садится рядом со мной, берет меня за руку и переплетается со мной пальцами.

— Как ты?

Зафиксировав взгляд на горящем в камине огне, я вспоминаю события последних недель своей жизни и тот мир, который я обрела, отказавшись от злости и чувства обиды — мир, который я обрела, прося прощения и прощая сама.

— Давным-давно я пообещала себе не влюбляться, потому что любовь делает меня слабой. Я решила не слушаться сердца и доверить все свои решения разуму и потому спряталась за деньгами и комфортом, который они обеспечивают. Я знала, счастье не купишь, но деньги могли сделать мою жизнь очень удобной… окутать ее своей сверкающей безопасностью. Теперь я понимаю, что ошибалась. В смысле, не пойми меня неправильно — деньги тоже важны. Но они далеко не главное. — Я поворачиваюсь к ней лицом и, вспоминая об отцовском письме, невесело улыбаюсь. — Любовь может быть разной. Жестокой. Волнующей. Лживой. Ревнивой. Полной ненависти. Но в своей чистейшей форме любовь может быть искупительной… всепрощающей. — Мой голос срывается, но я сквозь камень в горле все равно договариваю. — Любовь может подарить исцеление, Элли.

Она сжимает мою руку.

— Это прекрасно.

Рукавом свитера я вытираю слезы со щек.