Сладкий яд

Элли моментально отводит глаза, но я успеваю увидеть в них чувство вины. Не давая ей шанса остановить меня, я ухожу в ее спальню, чтобы выяснить, что она прячет.

— Блэр, нет. Не надо!

Быстро оглядевшись, я нахожу журналы у нее под кроватью. Потом сажусь, скрестив ноги, на пол и, пока просматриваю обложки, мой пульс ускоряется, а в груди возникает плохое предчувствие.

— Оно не стоит того, — грустно шепчет мне Элли.

— О чем ты…

Мой голос прерывается, словно незавершенная мысль, когда я обнаруживаю, почему Элли хотела спрятать журналы. Быстро, словно на кону стоит моя жизнь, я перелистываю страницы и наконец нахожу интервью с Ронаном. Мои глаза впитывают написанные о нем слова, а потом, закончив читать, я еще сильнее наказываю себя тем, что рассматриваю, запоминая их все, его фотографии. Ту, на которой он запечатлен с той самой блондинкой, которую я видела на вечеринке. Он обнимает за талию и, смеша ее, что-то шепчет ей на ухо. Ее зовут Рэйчел. Она светская львица. И ту, на которой он сфотографирован в профиль. На этом снимке он смотрит в окно и очень похож на того мужчину, которого я полюбила одним похожим на сон летом, но это просто иллюзия. Объекта моей любви больше нет. Он исчез.

— Я не хотела, чтобы ты это видела. Подумала, что лучше не надо.

— Он добьется успеха, Элли. Я так счастлива за него.

— А я нет, — говорит она мрачно.

Качая головой, я веду дрожащими пальцами по контуру его губ.

— Нет, не говори так. Я… я все это заслужила. Ох, Элли, есть ли предел боли, которую может вынести человек?

— Хотела бы я знать, моя милая.

— Джеки права. Без меня им только лучше. — Я все смотрю на его фотографию, и она начинает расплываться перед глазами. — Я… я бы отдала все на свете…

Я прижимаю руку к груди, словно таким образом у меня получится не дать своему сердцу разбиться. Бесполезно. Я распадаюсь на миллионы осколков, и разрушает меня любовь, которую я чувствую к ним.

— Я не могу. Мне слишком больно, Элли. Я не могу.

Глава 20

Несколько лет назад я покинула это место, чтобы никогда больше не возвращаться. Я похоронила свое сердце где-то среди стен этого дома, а вместе с ним — и воспоминания. Я думала, что смогу убежать от прошлого, и оно никогда меня не догонит, что я всегда буду на пару шагов впереди.

Но теперь я понимаю, что поверить в это могла только круглая дура. Призраки прошлого преследовали меня, когда я смотрела в зеркало. Они спали со мной. Шли со мной рядом. Управляли всеми моими мыслями и поступками. Я думала, что стала свободной, но теперь я вижу, что это было глупой иллюзией. Я так и осталась одинокой маленькой девочкой, которая считала себя недостойной любви и рыдала, умоляя глухого бога сделать так, чтобы родители ее полюбили. Нет, теперь ясно: я так и не смогла по-настоящему оставить позади этот дом, заполненный страхами и сожалениями.

Пожевывая нижнюю губу, я смотрю на белый дом в викторианском стиле, где я выросла. На две цветочные клумбы, симметрично выставленные у поблекшей красной двери, на синие жалюзи окон. Я даже не слишком уверена, что мой визит сюда хоть чем-то поможет, однако избавиться от чувства, что мне нужно быть здесь, не могу.

Стоит мне нажать на кнопку звонка, и я начинаю нервно мяться на месте. Я еще раз оглядываю себя и поправляю одежду, затем над крыльцом вспыхивает фонарь, а женский голос обещает скоро открыть.

Она открывает дверь и, когда ее взгляд натыкается на меня, от изумления ахает.

— Блэр? — Она открывает дверь шире. — Это ты?

— Привет, мама, — говорю я. Мой голос звучит на удивление ровно.

Она молча глядит на меня, и я уже жду, что сейчас мне скажут уйти, когда она делает шаг вперед и обнимает меня с такой силой, что из моих легких выходит весь воздух. Я прирастаю к земле. Мне хочется тоже обнять ее, но озлобленная сторона моей натуры мешает мне, и я просто стою, не в силах пошевелиться.

Наконец моя мать отодвигается. Кажется, будто она хочет притронуться ко мне еще раз, но не смеет. Она окидывает мое лицо взглядом.

— Я думала, что никогда больше тебя не увижу.

Я засовываю ладони в задние карманы своих облегающих черных джинсов.

— Я тоже.

Моя мать опускает глаза на свои руки.

— Прошло столько времени.

— Да. Очень много. — Слова повисают в воздухе вместе со всеми жизнями, прожитыми нами вдали друг от друга. Я думаю о том, помнит ли она, как мы прощались, так же отчетливо, как я сама.

— Боже, где же мои манеры. — Она поднимает голову и печально мне улыбается. — Ты зайдешь?

— Я…

— Пожалуйста, — умоляюще просит она.

* * *