Сладкий хлеб мачехи

Нажав на кнопку отбоя, она так растерянно уставилась на застывшую в дверях тетку, будто увидела ее в квартире впервые. Потом встрепенулась, лихорадочно бросилась в комнату, чуть не сшибив ее с ног, начала торопливо перебирать одежду в шкафу. Натянула на себя привычные джинсы, чертыхнулась, дернулась было стянуть обратно и чуть не упала, запутавшись в штанинах. Выхватив из шкафа юбку, оглядела ее критически, отбросила в сторону, пробормотав досадливо себе под нос: «Черт, колготок же нет!» Снова натянула джинсы, порывшись на полке, выудила симпатичный голубой свитерок, приложила к себе, подошла к зеркалу, вгляделась критически. Зеркало послушно отразило не только свитерок, но и ее опрокинутое торопливым счастьем лицо с застывшей на губах дурацкой улыбкой. Тетя Дуня, выстроившись за ее спиной суровой Фемидой, проговорила насмешливо:

— Ишь, засуетилась… Забегала… Ладно, молодуха, как коза, упрыгала, а ты-то куда? Умерь прыть-то, мачеха! Пальчиком поманили, она уж и поскакала, глаза от радости вылупила!

— Ой, да что вы, теть Дунь… И ничего я не вылупила… — виновато залепетала Бася, пытаясь просунуть голову в узкую горловину свитера. — Человек же через весь город ехал…

— Ну, и ехал, и что? До сих пор любишь его, что ли?

— Не знаю, теть Дунь. Не надо, не спрашивайте ничего! У меня и без того все внутри дрожит!

— Ну и дура, если с нутром своим справиться не можешь. Он тебе всю жизнь поломал, а ты опять дрыгаешься! Он, чай, уж давно женат… И не по одному разу…

— Вообще-то он на мне женат, тетя Дуня. Мы ж не разводились.

— И-и-и… Вспомнила баба, як дивкой була! На ней он женат! Десять лет тебя ждал, из окна выглядывал…

Отвернувшись к зеркалу и поправляя на себе свитер, Бася произнесла медленно, будто сама себя уговаривая:

— Ну, понятно, что не выглядывал. Но поговорить-то я с ним могу? Просто поговорить…

Наскоро причесавшись, она быстро понеслась в прихожую, сунула ноги в туфли, схватила с вешалки плащ, быстро захлопнула за собой дверь. И с лестницы спустилась почти вприпрыжку — лишь у двери подъезда остановилась, перевела дыхание. Придав лицу выражение спокойного благодушного достоинства, выплыла на свет божий, сощурилась на яркое солнце. Вадим улыбнулся ей навстречу, распахнул приглашающим жестом дверцу машины. Точно таким, как недавно Глеб перед Варей. Садясь на переднее сиденье, Бася подняла глаза вверх, на кухонное окно, встретилась взглядом с тетей Дуней. Та покачала головой то ли насмешливо, то ли осуждающе — эх ты, непутевая племянница…

День, похоже, и впрямь собирался быть осенним подарком. Успевшие порядочно поредеть листьями деревья стояли, стыдливо замерев, как оказавшиеся в чужом богатом пиру пастушки. Вроде и радоваться надо, что на бал пригласили, да одежка не та. Подкачала одежка-то. Вот вернуть бы начало сентября, когда одежка их была полноценной, вернуть бы то желто-багряное буйство красок… Но нет, никто не вернет. Тогда и праздник — зачем? Не праздник, а в чужом пиру похмелье.

— Вадим… А… зачем все это? — неожиданно для самой себя спросила Бася, не поворачивая к нему лица.

— Что — зачем? — удивленно переспросил он.

— Ну… Вот зачем я здесь, в твоей машине, сижу, можешь сказать? Зачем ты приехал?

Сухой кленовый лист, траченный темными, будто старческими, пятнами, ударился в ветровое стекло со стороны Баси, несколько секунд поколотился о его гладкую поверхность, пытаясь, видно, зацепиться, потом пропал. Она повернула к Вадиму лицо, повторила тихо вопрос:

— Так зачем?

— Не знаю я, Бася. Бог его знает зачем. Приехал, и все.

— А куда мы сейчас едем?

— А в самом деле куда… Не знаю я. Просто едем…

— Ты сказал, что хочешь поговорить?

— Да? Я так сказал? Ну, тогда давай поговорим.

— О чем? Только не говори, что не знаешь!

— Ну… Расскажи, как ты жила все это время…

Глянув на нее коротко, он улыбнулся неловко, устыдившись фальшивости произнесенной фразы. И впрямь — нехорошо это у него прозвучало. Благо спасительный жест выручил — за сигаретой потянулся, жадно прикурил, выпустив в окно струю табачного дыма.

— Да ладно… Не буду я тебе ничего рассказывать. Зачем? Жила и жила… Посмотри, сегодня день какой! Слушай… — вдруг радостно повернулась она к нему, — а давай в парк поедем! В тот самый, помнишь? Где мы гуляли, когда Глебка еще маленький был…

— А что, давай! Хорошая идея. Устроим экскурс по местам твоей юности. Ты ж тогда совсем юная была, милая провинциальная девочка Бася. Искренняя, любящая… Ты ведь любила меня, правда?

— Да. Очень любила. Ты же знаешь, зачем спрашиваешь… И тебя любила, и Глебку. Только давай не будем больше об этом, ладно?

— Почему?

— Я не хочу, не надо. Не будем вытаскивать наше прошлое наружу, выяснять что-то, перетряхивать… Не надо. Сегодня такой день…

Зажмурившись, она подставила солнцу лицо, вдохнула в себя воздух, блаженно улыбнулась. Он глянул на нее быстро, потом еще раз, уже более пристально.

— А ты совсем, совсем другая стала…

— Какая — другая?

— Смелая, уверенная.

— Я? Смелая? Я уверенная? Да ну… Скажешь тоже…