Сладкий хлеб мачехи

— Нет, и впрямь! Я же чувствую. Я, как и тогда, всю тебя чувствую… Странное дело, да? Десять лет прошло, а ощущения те же… Ты знаешь, я вот сижу сейчас рядом с тобой, и мне так хорошо! Легко, бездумно… Как будто ты и не исчезала никуда. Наверное, в тебе это качество неистребимо. Ты из той породы женщин, которые умеют нести в себе комфорт. А по нынешним временам это редкий дар, между прочим. Можно сказать, бесценный. Всем буйным страстям фору даст. Наверное, я тебя тогда подсознанием вычислил…

— Не надо, Вадим. Мы ж договорились.

— Да. Конечно, не надо. Значит, у нас с тобой сегодня экскурсия по памятным местам молодости? Вот, кажется, мы к этим местам и приехали…

Если б кто спросил ее потом про эту прогулку, она бы, пожалуй, ни одним словом не сумела ее оценить. Как можно оценить, например, глоток воды после трехсуточного блуждания по пустыне? Или глоток свежего воздуха, когда тонешь, но удается-таки вынырнуть на поверхность? Хотя, если посмотреть со стороны, ничего особенного… Бродит по засыпанным желтым аллеям парочка не первой молодости. Она осенний букет пытается собрать, очень старается, практически все внимание на эту икебану употребила, он курит через каждые десять — пятнадцать минут… Или вот другая картинка — на террасе кафе сидят, вино сухое красное пьют. И смотрят вроде в разные стороны, а будто друг на друга, не отрываясь. А потом — уж и вообще форс-мажор пошел! Решила странная парочка на карусели прокатиться. Она хохочет, запрокинув голову, болтает ногами, как малолетка, а он смотрит, смотрит не отрываясь…

А еще было катание на лодке по пруду. Красиво, конечно, только грустно. Вода в пруду темная, опавшими листьями покрытая. Уключины ржаво скрипят, вдали слышна музыка духового оркестра. И все. И больше никаких звуков. И слов тоже — никаких. Наверное, им так лучше, этим двоим. Чтобы без слов.

А потом всему приходит конец. Глоток воды, глоток воздуха — удовольствия хоть и спасительные, но очень короткие. Время сначала за полдень перевалило, потом в сумерки перешло. Наступившая темнота принесла с собой ощущение конца праздника — пора и честь знать.

— Спасибо тебе за этот день, Вадим. Теперь мне его надолго хватит.

Его машина медленно ехала по успевшим опустеть улицам. Капли мелкого дождя прочеркнули наискось ветровое стекло — и впрямь кончился осенний день-подарок.

— Что значит — надолго? Завтра, надеюсь, мы снова встретимся? — тихо переспросил он, глянув на нее удивленно. Правда, сфальшивил немного с удивлением. Количеством перебрал.

Она ничего не ответила, сидела молча, улыбалась грустно. Потом коротко вздохнула, закрыла глаза. Так вздыхает человек, получивший от жизни долгожданный, годами вымечтанный подарок. Получил — и слава богу. И ничего ему больше не надо.

— Ну? Чего молчишь? Встретимся? В конце концов, я этого просто требую, слышишь? Ты мне, между прочим, на сегодняшний день официальной женой приходишься! Не забывай!

— Я? Женой? О чем ты, Вадим… Зачем глупыми разговорами день портить? Хотя бы и в шутку — зачем?

— А я не шучу.

— Ее… Твою жену, ее Ингой зовут, да? Красивое имя… Погоди, помолчи, пожалуйста! — жестом упредила она его ответные слова. — Послушай меня, Вадим… Понимаешь, я не хочу никому делать больно. Это так страшно, когда ты кому-то делаешь больно! Я больше не хочу! Я и так в своей жизни с этим грехом перебрала.

— А мы все и всегда кому-нибудь делаем больно, Бася. Это не мы виноваты, это жизнь так устроена. А Инга… Насчет Инги ты особо не переживай. Инга — это вообще другая история. Больно ты ей, даже если сильно захочешь, все равно не сделаешь. Ей боль не страшна, ей досада страшна.

— Не поняла… Как это? — моргнула она растерянно.

— Ну, как бы тебе это объяснить… Для Инги семейная жизнь — это как пьеса, в которой она сама себе драматург. А пьеса — это уже видимый продукт интеллектуального труда, который можно предъявить обществу. А еще этот продукт можно выгодно продать. Так вот мы и живем, как два главных героя. В поисках интересной интриги. Я как бы имею полную свободу действий, а она как бы мне эту свободу сознательно дозволяет…

— И… много у тебя этой свободы?

— Это ты что сейчас имеешь в виду? Мое увлечение юными девами?

— Да. Именно это я имею в виду. Нет, ты не думай, что я… Я так просто, из чистого любопытства спросила. Если это тебя не оскорбляет, конечно.

— Нет. Не оскорбляет. Отчего ж? Да, слаб я до них бываю… Но, знаешь ли, у меня оправдание есть — совесть моя чиста! Ни одной судьбы я не сломал. Потому что слабость моя не от похоти происходит, а от интеллекту. Нравится мне иногда посидеть рядом с молодостью, побыть добреньким дяденькой-павианом, потрафить комплиментом юному самолюбию. И — все. Честное слово! Нет, если дева настаивает, то я конечно же как честный гусар… И вообще, что это я перед тобой оправдываюсь?

— Действительно! — насмешливо и немного зло вскинула она подбородок. — Что это с тобой?