Сладкий лжец

Мы по-прежнему разговаривали. Но звонки становились все реже. Я был в Вашингтоне, практиковался, меня сканировали, тыкали и подгоняли каждый день. Она осталась в Лос-Анджелесе, переехала в свой новый дом – тот идеальный дом с кухней, которую мне так хотелось опробовать, – и занималась собственными встречами и подготовкой к предстоящей роли.

Разозлившись на Бромми, я нахмурился.

– Не втягивай в это Эмму.

– Почему нет? Она ведь твоя девушка, так?

Мой кулак сжался.

– Отвали, Бром.

Он раздраженно хмыкнул, но мне было все равно.

Я скучал по ней. Скучал так, что порой оглядывался по сторонам, надеясь мельком увидеть ее широкую улыбку. Я скучал по ощущению ее тепла, свежему сладкому аромату ее кожи, звуку ее голоса.

Я тосковал по Эмме.

Такова хоккейная жизнь – ты часто бываешь вдали от тех, кого любишь. Каждый в команде справляется с подобной проблемой.

Я не хочу справляться. Я устал. Чертовски измотан.

В моем сознании без предупреждения вспыхнул образ кухни. Солнечный свет, поблескивающий на мраморных столешницах, аромат свежеиспеченного хлеба в воздухе и нежные красные розы, расставленные по краям от широко распахнутых окон.

Я вздрогнул, осознав, что это не кухня Мами́. Это кухня Эммы.

Кухня, которая могла бы стать и моей тоже. Обещание плескалось в ее глазах, как и вопрос, который она не задала. Ведь я бросил шайбу в стекло и разбил все вдребезги.

Хмыкнув, я покачал головой и сосредоточился на настоящем моменте. На своей мечте. На страсти.

– Я сделаю это, – сказал я Бромми. – Ты можешь быть частью этого или нет, но я вернулся.

Он оскалил зубы, почти рыча.

– Ты починил решетку радиатора, – заметил я.

Это заставило его замолчать, и он уставился на меня, будто я понятия не имел, о чем говорю.

– Да, Оззи. Я починил решетку радиатора. А знаешь почему? Потому что мой дантист сказал, что щель начнет сказываться на остальных моих зубах. Так что я поступил умно и исправил это.

– Тонко, Бром.

– Мне нравится так думать. – Бромми пристально посмотрел вниз, затем вздохнул. – Черт. Делай что хочешь, Люк. Как бы глупо это ни было. – Он взглянул на меня с кривой невеселой улыбкой. – Я люблю тебя как брата. Так что буду переживать о тебе как брат. Понял?

– Понял. – Я сжал свою клюшку. – Я тоже тебя люблю, большой гребаный медведь.

Раздались свистки, и мы приступили к делу.

И это было ужасно.

– Оз, вытащи голову из задницы! – крикнул Дилли, красный от напряжения.

Я пропустил три передачи, промахнулся с ударом. Моя техника ухудшилась. Очень сильно. Я поймал себя на мысли, что думаю о вкусовых сочетаниях, а не о прорывах. Каждый раз, когда я приближался к бортам, моя кожа покрывалась холодным потом. Я катался в напряжении, ожидая удара, которого так и не последовало. Потому что ребята щадили меня.

Все наладится, сказал я себе. Но мне было трудно в это поверить.

* * *

Следующий день оказался еще хуже.

Пресса пронюхала о моей «заинтересованности» в возвращении. Они слетелись как мухи на гнилые фрукты. Неужели я скучал по этому? Я не мог понять, по чему, пока уклонялся от бесконечных вопросов, сыпавшихся в мою сторону, и непрекращающихся вспышек фотокамер. Уже не в первый раз я скучал по теплому гулу кухни, ощущению виски в руках и осознанию того, что я полностью контролирую ситуацию.

Уединившись в кабинке туалета, я проглотил свой завтрак. Руки дрожали как осиновые листья. На льду я сдерживался, когда следовало атаковать. Мои мысли блуждали: я думал об Эмме, беспокоился, хорошо ли она питается, хотел быть с ней.

Это не напоминало ни любовь, ни свободу. Это было похоже на работу. Хуже того. Это было похоже на фарс. И лишь конец дня приносил облегчение.

– Эй, Дрексел, – окликнул я нападающего, когда тот вышел из душа и направился к своему шкафчику. – Не хочешь сходить куда-нибудь сегодня вечером?

Бромми встречался с женщиной, которая всю неделю ошивалась поблизости, наблюдая за тренировками. Мне поступали похожие предложения, но я все еще принадлежал Эмме. Я знал, что всегда буду принадлежать ей. Но это не означало, что я должен все время оставаться в гостиничном номере. Мы с Дрекселем часто тусовались после тренировок. Ходили в бар, смотрели какие-нибудь спортивные передачи и болтали о всякой ерунде.

Он тряхнул мокрой головой, разбрызгивая капли воды.

– Не могу. Надо идти домой к Саре и малому.

– Точно. У тебя же ребенок.

Этих слов оказалось достаточно, чтобы Дрексел показал мне несколько фотографий своего пятимесячного сына, пухленького малыша с румяной кожей и огромными карими глазами. Я изобразил интерес, но внутри у меня все болело.

Дрексел ушел, и в раздевалке воцарилась тишина. Все остальные давно разошлись по домам. Мой дом остался в Калифорнии, и Эмма, вероятно, сейчас плавала в бассейне, который простирался перед кухонным окном, через которое я мог бы наблюдать за ней, замешивая тесто или готовя шоколад.