— Но когда я в третий раз увидел Джейми, она сделала мне подарок, какого я ни от кого не получал, — диск с ее собственной, явно очень хорошо продуманной подборкой музыки. В каждой песне, по ее словам, было убойное соло ударных или уникальный барабанный рифф. Отличная коллекция. Три недели мы встречались чуть не каждый день. Но потом Джейми сказала, что любит меня. Надо было с ней порвать, а для этого — сделать так, чтобы она меня возненавидела. И в один прекрасный день я нарочно забыл на репетиции телефон с ее фотографией — она сама ее сделала и отправила мне.
Каидан с вызовом глянул на меня и тут же перевел глаза обратно на дорогу. Наверное, мне было необходимо выслушать этот рассказ, но от него у меня внутри будто завязался тугой узел.
— Ты был в нее влюблен какое-то время? — спросила я.
Он застонал и замотал головой.
— Боже, Анна! — Меня передернуло. — Ах да. Совсем позабыл, что еду со святой.
Каидан вздохнул, провел рукой по волосам и продолжил:
— Нет, я не влюблялся в нее. Вообще ни разу ни в кого не влюблялся. Но ведь ты спросила о другом — случается ли мне сожалеть, что я причинил кому-то боль. Ответ — да, случается. Мне было очень жалко Джейми.
Я откинулась на сиденье и отвернулась к окну. Мы ехали по последнему участку магистрали в Техасе, солнце клонилось к закату. Надеясь, что Каидан не заметит, я смахнула со щеки одинокую слезинку, пролитую о нем.
— Не жалей меня, Анна, и не думай обо мне хорошо из-за этого маленького открытия. Не надо себя обманывать и воображать, что работа не доставляет мне удовольствия, — доставляет. Ты должна понимать, с кем имеешь дело.
Ну, что же — значит, пора выяснить, с кем.
— Бывало, что ты подпаивал девушку или подмешивал наркотик ей в питье? — спросила я, по-прежнему внимательно изучая техасский пейзаж.
— Нет. Это для тех, кому не хватает уверенности.
— Что пользовался беспомощностью девушки, мертвецки пьяной или одурманенной наркотиком?
— Нет. Какой мне с этого толк? Она же ничего не будет помнить.
— Что заставлял девушку делать что-то против ее желания?
— Нет. Ты что, на психолога учишься?
— Не сомневаюсь, что ты всякий раз получаешь удовольствие от физической близости. Но если ты правда хочешь, чтобы я поняла, с кем имею дело, то ответь вот на какой вопрос: нравится ли тебе причинять людям боль?
Теперь я смотрела на него и видела, как поднялась и опустилась грудь в бесшумном вздохе. Потом он заговорил — бесстрастно, но на грани раздражения:
— Я не испытываю к ним никаких чувств. Игнорирую их боль. Не пускаю ее в свои мысли. Мне от нее ни горя, ни радости. За исключением одного случая, о котором мы уже говорили. Ну как, хватит с тебя трогательно-чувствительных подробностей?
С Каиданом следовало читать между строк. Почему он игнорирует чужую боль? Что случится, если он все-таки впустит к себе в сознание страдания другого человека? Если бы эти страдания были ему приятны, он бы не стал их отметать, а грелся в их лучах.
— Почему ты так стараешься внушить мне, что ты плохой? — спросила я.
— Потому что тебе лучше развить по отношению ко мне здоровый страх. Чтобы ты не могла потом сказать, что я тебя не предупреждал. Я не такой, как мальчики из вашей школы. Подумай о своей тяге к наркотикам. Вот у меня такая же к сексу.
Ох.
— До тебя начало, наконец, доходить? Давай объясню еще понятнее.
Понизив голос, он стал посвящать меня в детали своего ремесла.
— Через пять минут разговора с девушкой я уже знаю, что сказать, чтобы заманить ее в постель. Включая, кстати, и тебя, хотя приходится признать, что прошлой ночью я оказался плохим игроком. Кому-то достаточно разок польстить или оказать внимание, кто-то требует больше времени и сил. Я всегда делаю именно то, что нужно, чтобы они разделись, а потом — чтобы в будущем не могли перестать думать обо мне с любым другим. Я открываю им секреты их собственного тела, о которых многие даже представления не имеют. А потом бросаю их. Когда они просят меня остаться, я знаю, что они уничтожены.
Мое сердце колотилось как бешеное. Теперь я действительно перепугалась. Каидан скользнул глазами по моей ауре и произнес:
— Наконец-то.
Глава двенадцатая
Феромоны
При въезде в Нью-Мексико мы не разговаривали, каждый держал свои мысли при себе. Навстречу бежала уже не плоская техасская равнина, а пологие холмы и невысокие горы с пятнами кустарников. Смена ландшафта принесла мне облегчение. Юго-Запад был распахнут настежь, и я поражалась, как далеко здесь все видно.
Когда солнце опустилось совсем низко, Каидан притормозил и съехал на боковую дорогу. Мы припарковались возле какой-то забегаловки и вышли размять ноги. Сухой воздух казался мне разреженным — у себя дома я привыкла к влажной духоте.
Мы купили еды и молча принялись за нее. Стеклянная стена перед нами выходила на парковку. Закатные лучи набросили на окрестный пейзаж густо-розовое и оранжевое одеяние.
— Какая прекрасная у вас страна! Очень разнообразная.