— В любом случае, теперь совершенно ясно, что любые магические действия против Джа-ламы совершать, не просто бессмысленно, а еще и смертельно опасно. Остается, надеется теперь только на физический план, то есть на работу наших друзей. Но обстановка на фронтах такова, что я готов рискнуть еще раз попытаться прорвать магическую защиту калмыцкого ламы. Невозможно просто сидеть, здесь сложа руки и при этом знать, что на фронтах мировой войны сейчас гибнет наша непобедимая прежде армия, а вместе с нею погибает и наша великая родина. Нужно что-то делать. Нужно срочно найти выход из сложившегося положения. Есть ли у вас предложения. Как мы могли бы попробовать исправить положение? Расскажите о вашем видении ситуации.
Барон Унгерн ответил:
— Хочу вам доложить, уважаемый профессор, пока у меня нет особых предложений по той ситуации, что мы сейчас имеем. Подождем возвращения Джа-ламы. Он мне говорил, что обязательно должен сюда приехать. Ничего другого пока в голову мне не приходит. Если вы своим волшебством пока ничего поделать не можете, то куда мне со своими идеями выступать.
Профессор Хаусхофер задумчиво произнес:
— Я понимаю, что вы переживаете сложный период в жизни. Так уж сложилось, что офицеры вашего отряда, многие из которых были вам, наверное, дороги и близки, погибли в том коротком бою у входа в подземный мир Агартхи. Они погибли от рук наших солдат. Но с этим теперь уже ничего не поделаешь. Наши солдаты убили ваших офицеров. Но хочу еще раз вам напомнить. Если бы один из ваших воинов не выстрелил бы первым в этого типа, атамана с острова, возможно, всё пошло бы и по-другому. Во всяком случае, такая возможность была. Сейчас уже ничего в прошлом не переделаешь. Всё что произошло — стало историей, стало нашей памятью. Я понимаю, что вам всё равно больно вспоминать о происшедших событиях. Вы внутренне себя вероятней всего обвиняете в предательстве своих товарищей. И если было бы возможно, сейчас можно было бы мне много рассказать о том, что это не так, и что никакого предательства вами ваших товарищей не было. И товарищи ваши могли быть и сами не правы. Да и они все мертвы, какой смысл за них теперь стоять и вообще брать в расчет. Но они, ваши друзья офицеры, в отличие от нас с вами мертвы. И поэтому они по-своему навсегда останутся правыми, они уже больше не совершат ошибок и ничего никому не расскажут и не пожалуются на нас. Но, несмотря на всё это. У нас с вами образовался перед этими людьми определенный долг.
Барон Унгерн мрачно промолвил:
— У вас-то какой долг мог образоваться перед моими друзьями офицерами? Я как командир должен был обеспечить, возможно, полную безопасность для моего отряда. И я этого не смог сделать. Всё остальное это следствие данного моего просчета. Я передоверялся одному человеку, который никогда меня не подводил даже в самых сложных ситуациях, а здесь он впервые в жизни меня не выручил. Думаю, что только смерть или нечто похожее на неё остановила моего порученца. Я должен был заранее получить всю информацию о приближении штурмовой группы к нашему отряду. Но вот не получил никакого предупреждения. Если бы я знал, если бы я был подготовлен заранее, то ситуация могла повернуться совсем иным образом. Но теперь, действительно, уже ничего не изменишь. Моя вина, как командира велика. Но они все равно уже мертвы. И тут другая сторона вопроса. Да я германец. Для меня Германия родина моих предков. Хотя мне это всё не помешало участвовать в войне против неё, но в этом нет ничего особенного, я исполнял свой долг как гражданин своего отечества. Но при этом я никогда врагом Германии не был. Я был всегда патриотом своей родины предков. Я не знаю, как мне быть в этой ситуации. Сердце мое продолжает разрываться на части. Но это всё мои долги. А вот вы господин профессор здесь совершенно точно ни при чем.
Хаусхофер посмотрел внимательно на Унгерна и сказал: