Слава моего отца. Замок моей матери

Я шел с вытянутыми вперед руками, раздвигая терпентинные деревца и кусты дрока ростом с меня… Я был в пятидесяти шагах от обрыва, когда вдруг грянул первый выстрел, а через две секунды – второй! Звук донесся снизу: я бросился вперед, вне себя от радости, и тут стая очень крупных птиц, вынырнув из лощины, вылетела прямо на меня… Вожак внезапно кувыркнулся, сложил крылья, пронесся через большой куст можжевельника и грузно ударился о землю. Я нагнулся, чтоб схватить его, когда меня чуть не оглушило сильным ударом, от которого я упал на колени: другая птица свалилась мне прямо на макушку, и на минуту у меня потемнело в глазах. Я крепко потер гудящую голову и увидел, что моя рука вся в крови. Я подумал, что это моя кровь и готов был расплакаться, но тотчас обнаружил, что и птицы все в крови, и это меня успокоило.

Я поднял их обеих за лапки – они все еще вздрагивали в предсмертной агонии.

Это были куропатки – но их вес меня удивил: каждая была с петуха, и как высоко я ни поднимал руки, их красные клювы все равно касались земли.

Сердце радостно забилось в груди: бартавеллы! Королевские куропатки! Я подошел с ними к краю обрыва, – может, это дублет дяди Жюля?

Но даже если это не он, все равно охотник, который ищет куропаток, встретит меня с большой радостью и отведет домой: я спасен!

С трудом пробираясь сквозь густые заросли аржераса, я услышал звонкий голос, который рассыпáл свое раскатистое «р-р-р» прямо в эхо: голос дяди Жюля, голос спасения, голос Провидения!

Сквозь ветви я увидел его. Лощина, довольно широкая и со скудной растительностью, была не слишком глубока. Дядя Жюль спускался по противоположному склону и кричал очень недовольным голосом:

– Нет, Жозеф, нет! Нельзя было стр-р-релять! Они летели прямо на меня! Это ваши никчемные выстр-р-релы их отогнали!

Тут я услышал голос отца, которого я не мог видеть, потому что он был под самым обрывом:

– Я был на хорошем расстоянии, и мне даже кажется, что в одну я попал!

– Да что вы! – презрительно возразил дядя Жюль. – Может быть, вы и попали бы в одну, если б дождались, пока они станут пролетать мимо! Но вы изволили произвести «королевский выстрел», да еще дублетом! Утром вы уже дали маху, стреляя по куропаткам, которые явно намеревались покончить жизнь самоубийством, а теперь повторили тот же выстрел по бартавеллам, к тому же по бартавеллам, которые летели прямо на меня!

– Должен признаться, немножко поторопился, – отвечал отец виноватым тоном, – но все-таки…

– Все-таки, – резко перебил его дядя, – факт в том, что вы не попали в королевских куропаток величиной с бумажного змея, хотя и стреляли из лейки, которой можно изрешетить целую простыню. Самое печальное, что такой уникальный случай уже никогда не повторится! А если бы вы предоставили выстрелить мне, они были бы в нашем ягдташе!

– Признаюсь, виноват. А все-таки я видел, как летели перья…

– Я тоже, – усмехнулся дядя Жюль, – видел, как летели великолепные перья, которые уносили бартавелл со скоростью шестьдесят километров в час к вершине обрыва, где теперь они, должно быть, над нами, дураками, смеются.

Я подошел ближе и уже видел бедного Жозефа. В кепке, сдвинутой набекрень, он нервно жевал стебелек розмарина и печально покачивал головой. Тут я вскочил на камень, нависший прямо над обрывом, и, напрягшись, как лук, закричал изо всех сил: «Он их убил! Обеих! Он их убил!»

И, подняв над головой свои маленькие окровавленные руки, с которых свисали четыре золотистых крыла, я воздал должное славе моего отца перед лицом заходящего солнца.

Доброго вестника, будь он даже преступником, всегда ждет хороший прием.

Отец снизу смотрел на меня с сияющей улыбкой. Он ничего не сказал, кроме: «Обеих, Жюль, обеих!»

Потом, вдруг осознав, что происходит, воскликнул:

– Что ты тут делаешь?

Но в его голосе сквозило лишь счастливое удивление.

Я бросил птиц одну за другой к ногам победителя и соскользнул вниз по узкой тропинке. Коснувшись дна лощины, я отскочил в сторону, потому что мой спуск вызвал камнепад.

Отец тем временем любовался своими птицами и дрожащей от волнения рукой искал место смертельных ран.

Дядя Жюль строго спросил меня:

– Что ты делал так далеко от дома в шесть часов вечера? Разве ты не знаешь, что мог заблудиться?

– Я и правда заблудился! – сказал я. – Я вам все расскажу. Но сначала дайте попить: я с утра умираю от жажды…

– Как! – воскликнул отец. – Ты не обедал дома?

– Нет! Я следовал за вами на расстоянии. Я тебе все объясню, но дай попить. У меня язык распух… Это мешает мне говорить…

– Осталось только белое вино! – Дядя наполнил маленькую кружку.

– Только глоток, – сказал отец, – напьешься дома…

Я послушался, потом стал рассказывать свою одиссею. С гордостью объяснил я им, что именно я загнал к ним утром первых куропаток.

– Я понял, – сказал дядя, – что там наверху кто-то есть. Но думал, что это охотник… Твое непослушание, значит, пошло нам на пользу: я вынужден это признать, хотя не одобряю тебя.