Слава моего отца. Замок моей матери

– Малыш был над обрывом. Именно он увидел, как они упали.

– Браво, паренек! – сказал мне Мунд. – На днях я возьму тебя с собой на охоту. – И важно объявил, словно это было жизненное правило: – Если не имеешь собаки, заведи себе детей!

Потом отец задал уйму вопросов о бартавеллах, об их происхождении, о нравах, о том, трудно ли подкрасться к ним, о быстроте их полета.

Из этих вопросов отца и ответов старого Мунда ясно вытекало, что удачный дублет в сочетании с бартавеллами есть подвиг если не невозможный, то, во всяком случае, редчайший и достойный «первоклассного ружья».

Как только была установлена эта истина, мы тут же покинули Мунда, который начал было рассказывать о собственных успехах с хвастовством, напомнившим мне о тщеславии господина Арно, и спустились вниз к деревне.

В маленькой лавочке, куда уже набилось пять-шесть покупательниц, отец протянул «список» бакалейщику. Но тот, держа листок в руке, не сводил глаз с птиц.

– Глухари! – воскликнул он некоторое время спустя.

Отец вывел его из заблуждения и поведал ему о жизни и повадках бартавелл. Бакалейщик предложил взвесить их, на что отец любезно согласился. Взвешивание было произведено на глазах у собравшихся вокруг кумушек.

Вес более крупной птицы достигал 1530 граммов, другой – 1260: бакалейщик жаждал точности. Опрятненькая старушка (служанка господина кюре) посоветовала набить их «пебрдаем», перед тем как жарить на вертеле, и не сразу приближать их к раскаленным углям, а подвигать постепенно, самое меньшее в три приема. В награду за ценные советы она попросила разрешения взять одно перо из хвоста, которое таким образом было украдено с головного убора вождя пауни; все вновь прибывающие с уважением смотрели на охотника, способного на такой подвиг.

Мы оставили список бакалейщику, который взялся все приготовить.

– Надо бы еще расспросить господина Венсана, – сказал отец.

Господин Венсан служил архивариусом в префектуре и был другом дяди Жюля: он проводил каникулы здесь, в деревне, где родился.

Но на улице мы встретили почтальона, который тоже охотился в окрестностях городка Алло. Он сам нас остановил, и я очень удивился, увидев, как он принялся массировать шеи бартавелл большим и указательным пальцем.

– Между нами, – проговорил он вполголоса, – вы их поймали с помощью силков?

– Ничего подобного! – возмутился отец. – Этот дублет мне удалось сделать «королевским выстрелом».

Но почтальон был «ревнив до дичи» и все щупал шеи птиц, надеясь обнаружить перелом. Тогда отец, раздувая перья, показал ему смертельные раны, которые почтальон стал недоверчиво рассматривать. Пришлось еще уточнить калибр ружья, номер дроби, расстояние, час и место выстрела. Наконец он преодолел свою зависть.

– Сударь, – сказал он, – снимаю перед вами фуражку. Я уже два года гоняюсь за этими птицами: пять раз стрелял в них, а досталось мне всего четыре пера! Позвольте пожать вашу руку!

Между тем вокруг собрались деревенские дети и громко выражали свое восхищение. Выйдя на маленькую площадь, мы столкнулись с господином кюре. Он пришел набрать воды и читал требник у фонтана, одновременно на слух определяя, когда вода польется через край кувшина.

Появление нашей группы заставило его поднять голову, и, поскольку «подобные ему пользуются любым поводом», он улыбнулся отцу широкой обаятельной улыбкой и сказал очень приятным голосом:

– Сударь, если эти королевские куропатки не приобретены в какой-нибудь лавке, прошу принять мои поздравления!

Первый раз в жизни я видел отца, лицом к лицу столкнувшегося с лицемерным врагом. К моему великому удивлению, ответ его был отменно вежлив:

– Они прямо из лощины Ланселот, господин кюре.

– Мне редко доводилось видеть таких красивых, – сказал господин кюре, – и я склонен думать, что сам святой Юбер, покровитель охотников, был с вами!

– Святой Юбер и мое двенадцатикалиберное!

– И еще ваша меткость! – молвил господин кюре. – У вас тут старый самец и самка двух лет… Мой отец был страстным охотником, вот почему я в этом довольно неплохо разбираюсь. Это не Caccabis rufa, которая гораздо меньше. Это Caccabis saxatilis, то есть горная куропатка, которую еще называют греческой куропаткой, а в Провансе – бартавеллой.

– Откуда это название? – поинтересовался отец.

– Вы, наверное, решите, что я большой знаток, но должен вам признаться, что приобрел свои познания недавно. Вчера один крестьянин при мне упомянул о бартавеллах, и мне стало любопытно, какова этимология этого слова. Я счастлив поделиться с вами своими знаниями, поскольку этот вопрос вас интересует. В словаре сказано, что это французское слово, которое происходит от старопровансальского «бартавело», обозначающего замóк грубой работы. Птица так названа якобы из-за своего скрипучего голоса. Но по моему очень скромному мнению, это объяснение не вполне удовлетворительно. Я поговорю об этом с господином каноником из Ла-Мажор[20], который завтра будет у меня обедать, и, если узнаю от него что-нибудь интересное, с удовольствием сообщу вам. Простите меня, кувшин наполнился, да и колокол меня призывает.