Слава моего отца. Замок моей матери

– Но ведь ты сам так делал? Не хочешь нам свой велосипед одалживать?

– Да я с удовольствием, будь твое предложение осуществимым. Но ты не сообразил, что я заканчивал работу в пять часов вечера и приезжал сюда в половине восьмого! Это было летом, когда еще очень светло! А твой отец будет заканчивать работу в школе в шесть вечера, а осенью в шесть часов уже темно! Вы же не можете каждый день в кромешной темноте проделывать этот путь!

– Ну а если у нас будет фонарь? Я буду его держать…

– Что ты мелешь? – вмешался в разговор отец. – Ты же видишь, какая погода! И дождь будет идти все чаще и чаще, так что вряд ли стоит преодолевать столько километров только ради того, чтобы сидеть тут по вечерам у огня. – Его тон стал более суровым. – Да к чему столько объяснений? Все очень просто – каникулы кончились, вот-вот начнется учебный год. Завтра мы уезжаем.

Он принялся забивать один из двух ящиков. Мне вдруг стало окончательно ясно: он забивает гроб с канувшими в прошлое летними каникулами и ничего уже не поделаешь.

Делая вид, что мне все это нипочем, я подошел к окну и прижался к нему лицом. Струйки дождя неспешно стекали по стеклам; так же неспешно по моему лицу текли слезы…

В кухне надолго установилась тишина.

– Кофе остынет, – проговорила наконец мама.

– Я не голоден, – не поворачивая головы, ответил я.

– Ты и вчера за ужином ничего не ел. Ну иди, сядь сюда, – настаивала она.

Я не ответил. Она направилась было ко мне, но отец начальническим тоном остановил ее:

– Не трогай его. Раз ему не хочется есть, значит еда может нанести ему вред. Не стоит брать на себя такую ответственность. Удав, кстати, ест только раз в месяц.

В мертвой тишине он вбил в крышку ящика четыре гвоздя: война была объявлена.

Я стоял у окна, спиной к ним.

Они переговаривались между собой.

– У нас были потр-р-рясающие каникулы, но и вер-р-р-нуться домой чертовски пр-р-риятно! – доносилось до меня.

– Может быть, это что-то не совсем нормальное, но я жду не дождусь, когда снова окажусь в классе со своими учениками, перед моей черной классной доской!

«Неужели этот маньяк от образования забыл о бартавеллах?» – мелькнуло у меня в голове.

Что касается тети Розы, та прямо заявила:

– А мне здесь знаете, чего не хватает? Газа. Если честно, я уже дни считала, когда мы вернемся в город и можно будет пользоваться газом!

Мыслимое ли дело, чтобы прелестная и кажущаяся столь разумной женщина высказывала такие нелепости и предпочитала шипящую вонь городского газа насыщенному ароматом сосновой смолы ветерку с холмов?

Но дяде Жюлю все же удалось превзойти ее по части святотатства.

– А мне, представьте себе, больше всего не хватало комфортабельной уборной, без муравьев, пауков и скорпионов, со смывным бачком.

Вот, значит, о чем были все помыслы этого заядлого толстозадого любителя вина: среди ароматов тимьяна, розмарина и лаванды, под пение кузнечиков и цикад, под ярко-голубым небом, где свершалось действо провансальских празднеств, он мечтал о городском унитазе со смывным бачком! И открыто признавался в этом!

Возмущению моему не было предела, однако я с гордостью отметил, что хотя бы мама не святотатствовала и не хулила мои любимые холмы: наоборот, на ее лице была напечатлена грусть с оттенком нежности; я подошел и незаметно поцеловал ее руку.

После чего уселся в темном углу и принялся размышлять.

Нельзя ли выиграть целую неделю или даже две, прикидываясь тяжелобольным? Всем известно: если вы перенесли брюшной тиф, родители непременно отправят вас в деревню; именно это случилось с моим другом Вигье – он три месяца провел в Нижних Альпах у тетки. Но что именно следует предпринять, чтобы срочно заболеть брюшным тифом или, по крайней мере, правдоподобно изображать больного?

Не поддающиеся проверке головная боль, тошнота, страдальчески опущенные веки неизбежно производят нужное впечатление. Но в случае серьезного заболевания родители неукоснительно прибегают к термометру, и мне уже не раз доводилось сталкиваться с неумолимым вердиктом сего приспособления. К счастью, мы забыли его в Марселе в ящике ночного столика, мне было об этом известно… Но я понимал: при малейшем подозрении на опасное заболевание меня обязательно и, вероятнее всего, не теряя ни минуты, доставят туда, где это приспособление имеется.

А что, если сломать себе ногу? По-настоящему? Однажды мне показали дровосека, который отрубил себе два пальца топором, чтобы не отбывать воинскую повинность, и добился своего. Но лишаться чего-либо мне не хотелось, потому что кровищи при этом прольется немерено, да и отрезанное не отрастет уже никогда. А вот когда сломана кость, внешне все остается по-прежнему и потом все срастается.