Слава столетия. (исторические повести)

Антиох охотно занимался математикой, с интересом слушал лекции отца о государственном устройстве разных стран, о жизни и деяниях государей и политических деятелей древности и нового времени. Но особенно он любил уроки Ивана Ильинского, студента Славяно–греко–латинской академии, который преподавал ему русский язык и словесность. Ильинский был стихотворцем, и сердце мальчика сладко замирало, как от чуда, когда учитель начинал декламировать свои стихи, когда обычные слова вдруг начинали звучать как–то по–особенному — значительно и складно. А ночью Антиоху снилось, что он сам сочиняет стихи, такие же прекрасные, как у Ильинского. И никогда не снилось, что он прославленный полководец или важный министр.

Давно уже Антиох превзошел своего учителя в искусстве стихосложения.

Молодые люди поют сочиненные им песенки, а детский сон про стихи время от времени возвращается и все так же волнует.

Стихи, стихи…

Всю последнюю неделю Антиоху не дает покоя одна книга. Она оттеснила все другие, даже самые любимые. Он перечитал ее, наверное, раз десять, а может, и больше. Но все равно — приходит домой, садится за стол, и руки сами тянутся к ней. Книга эта — переведенный на русский язык роман французского писателя Поля Талеманя «Езда в остров любви, или Ключ к сердцам».

Впрочем, не сам роман, содержащий в себе бесхитростно, но изящно рассказанную историю любви кавалера Тирсиса и красавицы Аминты, так притягивал Антиоха, а вставленные в него песенки и напечатанные в конце книги собственные стихи переводчика Василия Тредиаковского, поповского сына, недавно вернувшегося из Франции, где он учился в Сорбонне.

Тредиаковский писал стихи по–русски и по–французски.

Его французские стихи звучали легко и изящно. Они, пожалуй, не уступали мадригалам прославленного мастера этого жанра Антуана де ля Саблиера, некогда блиставшего в салоне госпожи де Скюдери.

Русские стихи были не так звучны и легки, но по сравнению с тем, как пишут сейчас в России, они могут почесться верхом вкуса и изящества.

Покинь, Купидо, стрелы:
Уже мы все не целы,
Но сладко уязвлены
Любовною стрелою
Твоею золотою;
Все любви покоре́ны.

Впрочем, надо сказать, сейчас не один Антиох — все читают «Езду». Даже те, кто после азбуки не прочел ни одной книжки, и те хотя по слогам, а читают. Роман вошел в моду.

Говорят, что переводчик готовит к изданию новую книгу, новые стихи…

И в душе Антиох завидовал этому поповичу, который все свое время может отдавать занятиям словесностью.

Между тем Кантемир миновал Земляной вал и вышел на Покровку. Она была так же пустынна и тиха. Лавки и палатки, которые по мере приближения к стене Белого города занимали все больше места по обеим сторонам улицы, оттесняя жилые дома на зады, были уже почти все заперты, и только в двух кабаках виднелся в окнах мутный свет, да над дверьми качались, мерцая, два желтых фонаря. Но и возле кабаков было тихо, мороз загнал людей внутрь.

Вдруг издали, от Покровских ворот, донеслись громкие пьяные голоса, ржание коней, топот копыт. Тихие дома, казалось, еще больше притихли и замерли в ожидании.

Человек восемь — десять всадников, перекликаясь и смеясь, легкой рысцой скакали навстречу Кантемиру. Позвякивали шпоры, гремело оружие; у троих в руках были зажженные фонари. В центре веселой компании ехал высокий юноша, дико хохотавший и мотавшийся в седле из стороны в сторону.

Когда всадники поравнялись с Антиохом, юноша как–то неловко дернулся, и шапка с его головы упала на землю.

— Эй ты, подай шапку! — крикнул юноша Кантемиру, придерживая коня.

Антиох остановился и тихо сказал:

— Я не лакей.

— Да ты знаешь, кто я такой? Я — Долгорукий, брат государыни невесты.

Юноша спрыгнул с коня, вытащил из ножен шпагу.

— Братцы, посветите–ка!

Фонари приблизились к лицу Кантемира. В их колеблющемся свете стали видны серебристый поручичий шарф через плечо, большие черные глаза на бледном женственном лице, сошедшиеся на переносице брови, закушенная нижняя губа. Выражение лица Кантемира, его напряженная поза говорили о твердой решимости защищаться.

Кантемир тоже обнажил шпагу и, отступив на шаг, стал в оборонительную позицию. На подрагивающем острие клинка сверкал красноватый отблеск.

Долгорукий был и выше поручика, и шире в плечах, но, шагнув вперед, он остановился и фальшиво засмеялся:

— A–а, это ты, князь… Твое счастье, что мне сегодня весело. Но второй раз лучше не попадайся на моем пути. — Он повернулся к спутникам. — Эй, шапку!

Несколько рук подхватили упавшую шапку и помогли Долгорукому взобраться на коня.

Компания с гиканьем ускакала.

От волнения Антиох не сразу смог попасть шпагой в ножны.

Глава 2. Брат и сестра