Слава земли Русской - 2. Книги 1-8

   - Знаю, сынок, - молвил, - тяжко тебе. И слова тебе не нужны - о чём тут... Но скрепись! Ты князь. Город тебя ждёт!.. У терема сейчас по улице не пройти - люд всё запрудил. Тебя ждут, слова твоего!

Евстафий медленно поднял голову, уставляясь взглядом в стену.

   - Не могу, - ответил глухо. - Как в лица их взгляну?.. Что скажу? Зачем?

   - Не у одного тебя семья погибла, не ты один сейчас своих оплакиваешь! - Ян силой приподнял сыновца, заглядывая в мягкое, снова полудетское от постигшего его горя лицо. - Вдов да сирот сейчас половина Изборска, но надо жить! Ты должен - ты князь, сынок!

Тихо скрипнула дверь. В горницу бочком протиснулась давешняя девушка, Любава. По лицу её было видно, что часть разговора она-таки услышала. Крадучись, совсем бесшумно, она подошла к сидевшим на лавке князьям и мягко опустилась на колени, гладя Евстафия по голове.

Словно проснувшись от тяжкого сна, тот обернулся на девушку. Та попыталась улыбнуться, и Евстафий кивнул головой, с усилием выпрямляясь.

...Городские стены были порушены так, что всякому было ясно: следовало уже сейчас начинать ломать и возить для постройки камень, иначе до нового снега с починкой не управишься. Едва передохнув, отпарившись в бане и кое-как отоспавшись, Евстафий с Яном, оба верхами, во главе обоих дружин поехали осматривать город.

До настоящего тепла ещё надо было дожить, март издавна любил пошутить погодой - то ростепель, то морозы, а потому люди уже всюду споро брались за дело. Ещё голосили по мёртвым, и колокол на чудом уцелевшей, только малость Пограбленной церкви звенел, не переставая, поминая погибших, и на скудельницах вовсю долбили мёрзлую землю для новых и новых могил, оставшиеся в живых уже жили своими заботами. Латали кровли, собирали утварь, чинили поломанное. Где-то разбирали остов сгоревшего дома, рядом перекладывали из двух клетей одну - всё равно часть добра погибла.

Город был пограблен, местами пожжён, но уцелел. Больше досталось посаду за стеной, там и развернулась главная работа.

От рыцарского обоза осталось несколько хороших телег, были захвачены кони, да и пленные были, а потому, убедившись, что горожане почти избыли свою беду, Евстафий погнал всех везти камень.

К тому времени Юрий Мстиславич уже дня три как уехал. Он забрал с собой часть полона и рыцарского добра и увёз в Псков полонённого Ярославка. Он хотел взять магистра и других орденских начальников, но неожиданно не дал Евстафий. Бешено раздув ноздри, он объявил Юрию Псковскому, что это его добыча, зато взамен отдал Ярославка - ведь полонили двухродного брата союзника - люди Яна, а следовательно, и князя Ярослава. Перевета надлежало везти не во Псков, а в Переяславль. Юрий вполне удовольствовался этим и на прощание оставил часть своей младшей дружины в Изборске - порубежье нуждалось в защите.

Наконец пришёл первый камень. Ждавший этого дня в нетерпении Евстафий вышел его встречать. Через наспех починенный мост и ворота обозы важно, вперевалочку, въезжали в город. Непривычные к упряжи рыцарские кони за время пути устали и понуро слушались повода и кнута.

Каменщики уже ожидали. Свежие глыбы и мелкий камень, который накладывали всухую, притирая куски один к другому, сваливали грудами у наиболее повреждённых участков городской стены.

Евстафий распорядился, чтобы начали с Вышки, наиболее Пострадавшей во время осады. Сюда камни свозили грудами - хватило бы, чтобы соорудить новую башню.

Перед началом работ князь явился сам. И не один. Его сопровождал Ян, задержавшийся немного в Изборске, и Любавка. Девушка пробралась сюда самочинно - привела тревога за князя. Хотя дом отца её уцелел и был жив кое-кто из домашних, она не вернулась к ним, прибившись к Евстафию.

За князьями под охраной ратников следовали пеше пленные рыцари - магистр Даниэль фон Винтерштеттен и двое из четырёх ушедших с ним на Изборск комтуров, в том числе и брат Гильом. Просидевшие эти дни в подвале, том самом, куда когда-то посадили Евстафия, рыцари несколько утратили гонор и смотрели на всё пришибленно и затравленно, как звери. Им вернули доспехи и знаки отличия, удержав только оружие.

Евстафий встретил их у подножия Вышки. Он спешился прыжком, подошёл к Даниэлю, заглянул ему в глаза.

   - Эти люди, - отстранившись, махнул он рукой на рыцарей, - принесли зло на нашу землю! Я не могу пустить их подобру-поздорову, не могу и простить... Суровая кара, - повысив голос, развернулся князь к толпе, - ждёт их!.. Они говорили нам о милосердии Божьем, о грехе и муках адовых для грешников и еретиков, не ведая, что сами себе готовят муки пострашнее... Не видать им честной смерти! Взять их! Заложить камнями в стену, живыми!

Среди скучившихся поглядеть на казнь рыцарей людей послышалось два-три одиноких женских вскрика. Кто-то перекрестился набожно, кто-то сурово махнул рукой: «Туда им и дорога, псам!» Ратники, стерёгшие пленных, подхватили их за локти, потащили к проломам в основании Вышки.