Славянская хроника

9. О коронации Генриха. В это время император Фридрих объявил о созыве в Майнце торжественного и многолюдного хофтага, который состоялся на Троицу 1182 года от воплощения Слова, то есть в 36-й год его правления[304]. Там император посвятил в рыцари своего сына, короля Генриха[305], и повязал вокруг его пояса рыцарский меч. Итак, туда явился весь цвет королевства и княжеской власти, все главные архиепископы и епископы, вся слава королей и князей, а также множество рыцарей, наперебой желавших угодить императору. Что касается изобилия, вернее избытка продовольствия, которое было свезено туда со всех земель, то его нельзя ни измерить, ни описать словами. Огромное количество вина, которое было доставлено туда с верхнего и нижнего Рейна, потреблялось там, как на пиру у Ассуэра, без всякой меры и согласно возможностям и желанию каждого. Что же касается великолепного и, как было сказано, неописуемого убранства, то я приведу здесь лишь одну малую деталь, на основании которой ты сможешь представить себе остальное. Так вот, там были возведены два больших и красивых здания, которые были снабжены изнутри жердями и сверху донизу заполнены курами и петухами, так что ничей взгляд не мог проникнуть сквозь них. Это вызвало удивление очень многих, которые с трудом верили, что во всех их областях есть столько кур. Обязанности стольника и кравчего, камерария и маршала исполняли исключительно короли, герцоги и маркграфы. Неподалёку от города, между Рейном и Майном находилась большая равнина. Из-за городской тесноты и ради чистого воздуха император приказал построить там большую деревянную церковь и великолепный дворец, а также бесчисленное множество различных зданий, чтобы достойно провести там это торжественное собрание. И вот, в самый день Троицы, когда наступил уже час процессии, император вошёл в церковь, а высшие понтифики и князья расселись перед ним, поднялся господин аббат Фульды[306] и обратился к нему с такими словами: «Государь! Мы просим ваше величество выслушать нас!». «Я слушаю», — отвечал тот. И аббат продолжал: «Государь! — сказал он, — уже много времени прошло с тех пор, как епископ Кёльнский, который присутствует здесь, лишил Фульденскую церковь или обитель, которой мы управляем по милости Божьей и благодаря вашей щедрости, некоторых положенных ей прав». «Докажите то, что вы сказали», — сказал ему император. «Так вот, — продолжал тот, — Фульденская церковь имеет дарованную ей древними императорами привилегию, согласно которой, когда бы ни проводился в Майнце генеральный хофтаг, господин архиепископ этого престола должен сидеть по правую руку от императора, а аббат Фульды — по левую. И, поскольку Кёльнский епископ уже долгое время ущемлял нас в этом праве, мы просим, чтобы сегодня благодаря вашему вмешательству он не занимал положенное нам место». Тогда император сказал архиепископу: «Ты слышал, что сказал аббат? Согласно его прошению мы просим тебя не портить нам сегодня наш праздник и не отказывать ему в месте, которое, как он уверяет, принадлежит ему по праву». В ответ на это архиепископ также поднялся и сказал: «Государь! Если угодно вашему величеству, то пусть будет так. Пусть господин аббат получит то место, которого он добивается, а я с вашего разрешения вернусь домой». Когда он уже собрался уходить, со стороны императора поднялся его брат, пфальцграф Рейнский[307], и сказал: «Государь! Я вассал епископа Кёльнского, а потому справедливо, чтобы я следовал за ним всюду, куда бы он ни отправлялся». Затем поднялся граф Нассау[308] и также сказал: «Я также с вашего разрешения последую за моим архиепископом». То же самое сказали герцог Брабанта[309] и многие другие могущественные мужи. В ответ на это ландграф Людовик, который был вассалом аббата, сказал графу Нассау: «Вы славно сегодня послужили за свой лен». А тот ответил: «И послужил, и послужу ещё, если потребуется, как ныне». Итак, когда архиепископ ушёл, молодой король, видя, что возникла страшная смута, встал со своего места и бросился ему на шею, говоря: «Я прошу тебя, о любезнейший отец, не обращать нашу радость в печаль!». Император также просил его не уходить, говоря: «То, что было сказано, мы сказали в простоте нашего сердца, а вы сразу же в гневе хотите уйти? Не делайте этого зла и не тревожьте наше спокойствие жестокой смутой». А архиепископ отвечал: «Не думал я, что вы на глазах у князей захотите нанести мне такое оскорбление. Я состарился у вас на службе, а о битвах, которые я вёл ради вас, не щадя моей жизни, свидетельствуют мои седины. Более того, я — увы! — перенёс множество тягот и душевных потрясений, и никогда не жалел ни себя, ни своего имущества ради чести империи. Вы видели мою преданность в Ломбардии, испытали верность моей души при Александрии и наблюдали, что я не раз, но многократно делал при Брауншвейге. Поскольку во всех этих делах я никогда не был вторым, меня удивляет, почему сегодня вы решили предпочесть мне этого аббата, чья дерзость вызывает у меня сильное подозрение против вас самих, ибо он, если бы не чувствовал вашего желания меня унизить, никогда не поднял бы против меня своей пяты. Нынче же, если вам угодно, пусть кресла будут расставлены по старому обыкновению, и если он опрокинет моё кресло, то пусть без всяких возражений то же самое случится с ним и у Всевышнего». Надо сказать, что кёльнцы предчувствовали дерзость со стороны этого аббата и потому явились на хофтаг с 4604 вооружёнными мужами. Тогда император поднялся и сказал: «Мы заявляем о нашей полной невиновности в том, в чём нас обвиняют. Однако, если вы по прежнему сомневаетесь, то мы готовы тут же, без колебаний, очиститься от этого обвинения клятвой». И протянул руку, словно собираясь возложить её на мощи. Эти слова успокоили дух архиепископа и он сказал: «Хватит. Вашего слова мне вполне достаточно. Однако тем, кто был причиной этой смуты, очиститься от подозрения будет не так легко». А император сказал аббату: «Вам следует воздержаться от той справедливости, которую вы требуете, и уступить архиепископу более высокое место». Итак, ссора улеглась, император был коронован и прошествовал вперёд вместе с императрицей и коронованным сыном. А аббат не без стыда занял более низкое место.