. Между тем, престол Любекской церкви по прежнему пустовал, ибо император, как было сказано, находился в Италии. Однако архиепископ, видя, что каноники этого престола не слишком торопятся с выборами епископа, взял это дело в свои руки. На Богоявление[335] он письменно вызвал всех каноников в Гамбург, чтобы переговорить с ними об этом деле. Поскольку он находился в Штаде, то из-за зимнего льда не смог вовремя перейти через реку, так что каноники, прервав путь, возвратились по домам. Позднее, перед очищением Пресвятой Марии[336] архиепископ прибыл в Любек и застал их расколовшимися при избрании на две партии. Ибо большая часть стояла за аббата Гарзефельдского[337], брата названого архиепископа, а другая часть — за приора этой церкви, которого звали Давид. Поскольку ни та, ни другая партия так и не смогли одержать верх, они с равным желанием и при общем согласии сошлись на кандидатуре господина Дитриха[338], который был приором в Зегеберге и Цевене и слыл справедливым, кротким и благочестивым мужем. Когда каноники сообщили ему об избрании, — ибо он в это время отсутствовал, — он начал всячески отказываться от этого, говоря, что совершенно недостоин занять столь высокую должность и что на него скорее возлагают бремя, нежели оказывают честь. Он говорил это не без слёз и в истинном смирении, согласно сказанному: «Я не пророк и не сын пророка»[339]. Наконец, вняв уговорам названного архиепископа и графа Адольфа, он всё таки согласился, но, чтобы не казалось, будто он взялся за это дело безрассудно, он целый год оставался в своём приорстве Цевене, пока около зимы вернувшийся из Италии император не вышел к нему в Гельнхаузене[340] вместе с архиепископом. Там, получив из его рук епископскую инвеституру, Дитрих вместе с архиепископом вернулся в Бремен, где в воскресенье «Помни о нас, Господи»[341], был помазан им елеем посвящения и, посвящённый его рукой, украшен епископской митрой. Затем граф Адольф с честью увёл его оттуда, и он за два дня до Рождества Господнего[342] прибыл в Любек. Там он с величайшим ликованием был принят духовенством и всем народом под пение гимнов и хвалебных песен Богу, и, смирясь, подобно Господу, который смирил самого себя, выехал навстречу встречавшим его людям не на украшенном коне, но на осле. Затем, спешившись, он босиком вышел к торжественной процессии. Итак, утвердившись на епископском престоле, он не оставил пути смирения, но был кроток и любезен со всеми. Он был полон милосердия и предан делам благочестия, целомудрен, воздержан, скромен и являлся таким почитателем религии, что был угоден и Богу, и людям.
15. О свадьбе короля
. Когда всё это происходило, король, сын императора, женился в Италии на тётке Вильгельма Сицилийского[343] и справил свадьбу на границе между Павией и Мантуей. Желая отпраздновать её как можно торжественнее, согласно королевскому великолепию, он пригласил на неё всю знать не только из Италии, но и из немецких земель. Среди прочих он особенно просил приехать, забыв все прошлые обиды, Филиппа, архиепископа Кёльнского, и уговаривал его как только мог. Однако, когда архиепископ с большой свитой отправился в путь, за ним вдогонку спешно выехал посол господина Конрада, архиепископа Майнцского, всячески отговаривая его от пути и говоря, что с этого пира он никогда уже не вернётся в Кёльн. Устрашённый его словами, тот отговорился болезнью и так и не поехал на свадьбу. Это вызвало ещё большие подозрения против него у короля и его слуг.
16. О ландграфе и о матери короля
. Около этих дней Людовик, ландграф Тюрингии, сын сестры[344] императора, разведясь под предлогом близкого родства со своей женой[345], вновь женился на матери Кнута, короля Дании[346]. Когда она вышла из своей страны с большими богатствами и утварью, ландграф выехал ей навстречу к реке Эйдер и, приняв её из рук короля и его епископов, радуясь, отправился по своему пути. А граф Адольф с величайшим почётом проводил его через свою землю, доставляя ему припасы и всё необходимое в большом количестве как из уважения к королю, так и по причине близкого родства с ландграфом.