Славянский котел

Машина подходила к дому дядюшки Саввы.

Драгану поместили в левом крыле второго этажа и отвели ей трёхкомнатную квартиру с отдельным парадным входом, с балконом и видом на центральную часть города. Она и всегда занимала это «гнёздышко», и оно ей очень нравилось. Она подолгу стояла на балконе и смотрела на площадь Николы Пашича, вспоминала, как ещё в детстве, приезжая в гости к дяде Савве, бегала с подружками и по площади, и по соседним улицам Князя Милоша, Воеводы Миленко, Стефана Немани. Ей бы и сейчас хотелось походить по этим улицам сербской столицы, но теперь свои прогулки, даже самые короткие, она должна согласовывать с командиром отряда Дундичем и непременно при этом вызывать охрану. Этого строго требовали от неё дедушка и отец.

В доме был заведён порядок большой свободы и независимости всех жильцов. Супруга хозяина Ангелина располагалась тоже на втором этаже, но только в крыле правом, и комнат у неё было пять, и обставлены они антикварной дворцовой мебелью, обвешаны дорогими картинами и коврами. Дед Драган высылал сыну ежегодную стипендию: миллион долларов. Большая часть этих денег уходила на содержание дворца и прислуги, но и добавка к профессорской зарплате Саввы оставалась солидная. Сам хозяин жил посредине второго этажа и обстановку имел скромную, деловую. Разве что его кабинет был обставлен мебелью из чёрного дерева и, как говорили его приятели, она была вывезена из замка какого–то английского короля.

Весь нижний этаж занимали большая гостиная, кухня, столовая, жильё для прислуги и прочие служебные помещения.

До обеда Драгану никто не тревожил и она могла заниматься своими делами. А в обед, спустившись в гостиную, встретилась с Ангелиной — шумной, экстравагантной женщиной, которая ещё недавно была драматической артисткой, а теперь с большим удовольствием и рвением исполняла роль второго режиссёра в городском театре.

Стол был накрыт, но в гостиной не было хозяина и не видно слуг. Ангелина подхватила Драгану под руку и повела в библиотеку, где у неё был салон для встреч с близкими друзьями и где, как она сказала по дороге, гостью из Америки ожидают «интересные люди».

Людей этих Драгана знала: это были Вульф Костенецкий; его друг — круглый, румяный толстячок с мокрыми губами Соломон Гусь и их подружка, шумный скандальный политик, лидер какой–то новодемократической партии Халдорина Старо — Дворецкая. Это была нескладная худая женщина двухметрового роста, — и, очевидно, поэтому в патриотической прессе её презрительно и почти ругательно называли Халдой.

Халда протянула Драгане костлявые ручки, ослепительно засияла коричневыми с красным отливом глазами, пропела:

— Давно вас ожидала, но вот он…

Она кивнула на Костенецкого:

— Прячет вас от всех, не хотел нас знакомить, — это такой жук… И он вот…

Показала на Соломона:

— Он — Гусь. Да, такая у него фамилия. Хорош Гусь! Не правда ли? Он тоже не хотел меня с вами знакомить. Они, мужики, все гады. Боятся, как бы мы, женщины, не отобрали у них власть. Но мы должны быть вместе. У нас общие интересы, можно даже сказать, судьба. А хотите — я сообщу вам новость: вы теперь его сотрудник. Да, он, Гусь — ваш начальник.

— Я сотрудник?.. Каким образом?

Соломон Гусь выступил вперёд, протянул Драгане кни- жицу:

— Вот вам удостоверение. Будете корреспондентом газеты «Балканский комсомолец». Вам нужно бывать в Скупщине? Пожалуйста, вас проведут в ложу прессы. Захотите к министру — тоже пропустят. Костенецкий мне давно говорил, просил за вас: сделайте её своим корреспондентом. Вы, очевидно, знаете: я редактор самой популярной на Балканах газеты. Тираж миллион! Её все любят, читают… Ну, и вот, пожалуйста: удостоверение нашего корреспондента. И там в Америке нас знают. Любую дверь будете ногой открывать.

Драгана хотела отстранить руку с удостоверением, но не посмела, взяла, а тут Халда к ней подступилась, тянула в сторону от мужчин, невнятно и с каким–то неприятным присвистом, мокрым чмоканьем перечисляла родство интересов, духовные связи.

— Мы тут слышали: у вас отели. Вы — хозяйка. Финансист. Мы тоже развиваем бизнес. У меня консалтинг–холдинг, вклады в американских банках.

С другой стороны к ней приблизился Костенецкий:

— Я вас ждал, но вы исчезли, словно в яму провалились. Я позвонил вашему дяде, а он сказал, что уехали. Ну, я…

Тут раздался звонкий голос хозяйки:

— Прошу в гостиную! Нас ждут.

И все потянулись за ней. Здесь у стола их ждал Савва Станишич и с ним мужчина средних лет, его приятель. Савва широко улыбался, обнимал Костенецкого, целовал руку Дворецкой. По всему было видно, что профессор давно знал этих господ и демонстрировал своё особое к ним расположение.