Славянский оберег. Семантика и структура.

в) В данной ситуации отправитель текста и программист представлены разными лицами, а неравенство их обрядовых статусов и зависимость отправителя текста от сил, призванных на помощь, эксплицированы. Отправитель текста выступает лишь в роли передатчика сакральной информации, отрекаясь от своей «программирующей» роли и признавая право на обладание сакральной властью только за высшими силами. Ср., например, заговор, охраняющий скот от волков: «Не я ж их (волков. — Е.Л.) за сцяну камянную загоняю и не я ж им и зявы и рты замыкаю — загоняець и замыкаець им сам святой Ягорий» (бел. могил. [Романов 5, с. 47]); «Ехаў святы Юры-Рыгоры… замыкаў змеям бягучым, паўзучым, лятучым губы і зубы. Не сам я замукаю, а замукае святы Юры-Рыгоры» (бел. [Замовы 1992, № 135]). Ср. этот же прием в молитве против волков: «Kto ten paciorek odmawia do świętego {214} Mikolaja? Nie ja, со go odmawiała, ale odmawial go sam Pan Jezus…» [Кто эту молитовку читает святому Николаю? Не я ее прочитала, но прочитал ее сам Иисус…] (пол., колбуш. [Kolula 1976, s. 61-63]), в заговоре на охрану пасеки: «…як побидыв Давыд гордого Голиафа не сам собою, но Божею помощью, так бы моя пчела раба Божого и матки их… победили тий пчели, которые бы имели прийти до моей пасики» (укр. [Милорадович 1991, с. 237]), в молитве при отправлении ко сну: «Идем спать сами не сами — два ангела с нами» (полес.). В этой ситуации помощь сакральных сил отправителю текста считается обязательной, автоматически возникающей в момент произнесения текста.

г) В этом случае роль программиста гипертрофируется и становится важной настолько, что «я» отправителя ситуации вообще исчезает. Поэтому высказывание может и не содержать явного указания на отправителя текста, существование которого только подразумевается: «…выяжжая к нам Гасподзь Бог на белым кані і ў белым плацці загараджваць нашу скаціну зялезнымі тынамі…» (бел. гом. [Замовы 1992, № 131]); «Укрывает она, Пречистая Богородица, Маты Божая, меня, имярек… укрывает своею нетленною ризою, небом и землею…» (рус. арх. [Бобров, Финченко 1986, с. 138]).

д) Эта ситуация отражает вариант полярного разведения обрядовых ролей отправителя текста и программиста ситуации, при котором первый выступает исключительно как проситель, а второй — как исполнитель просимого. Способом указать на лицо, программирующее ситуацию, является прямое обращение к нему отправителя текста с просьбой или мольбой. Таким образом, в этом варианте программист ситуации усваивает роль адресата, к которому обращен текст, как, например, в заговорах, защищающих скот от хищников: «Молим цябе, Творец нябесный, просьци нам усякия преграшения и сохрани нашу скоцинку от усякаго звера бягучего…» (бел. [Романов 5, с. 43]); «…и еще помолюся Пречистой Богородице: закрой и заступи по всякий день и по всякий час всегда, ныне, присно и во веки веков» (каргопол. арх. [Бобров, Финченко 1986, с. 142]) или в заговоре на отгон градовых туч: «О święta Panno Barbara… oddal od nas grady, grzmoty, niepogody, pierony…» [О, святая дева Варвара, отдали от нас грады, громы, непогоды, молнии…] (пол., ок. Пинчова [Siarkowski 1885, s. 49]); «…и тебе прошу, царя Давида и кроткости твоей, стань ты мене на помочь…» (укр. черниг. [Ефименко 1874, с. 41]).

Выше были рассмотрены различные варианты персонификации участников апотропеической ситуации и их экспликации в высказываниях. В одних случаях адресат может быть назван по имени (как в сербских заговорах от градовой тучи, содержащих обращение к находящимся в них самоубийцам, например: «Ај, Јоване, потопљениче…»), {215} а в других — когда речь идет об обращении к высшим сакральным силам — полностью деперсонифицирован. Это характерно для способов выражения отправителя текста и программиста, который может ассоциироваться то с отправителем текста, то с адресатом. Все рассмотренные выше варианты соотношения участников речевого акта можно свести к нескольким основным моделям:

1) Отправитель текста совпадает с программистом ситуации, а адресат совпадает с реципиентом: «Ты, варабейка Адам, я тебе загона свайго не дам…» (бел. заговор, охраняющий поле от птиц). Для высказываний, принадлежащих этой модели, характерны лакуны, усеченные формы, сохраняющие только вторую часть модели: «Не иди, не иди, граде, на наше усевје» (серб. заговор от градовой тучи, Драгачев [Толстые 1981, с. 61]);