Славянский разлом. Украинско-польское иго в России

Поэтому официальные реестры, учитывавшие раскольников, неизменно состояли главным образом из представителей поповского согласия. Беспоповцев там всегда значилось заведомое меньшинство. (Более свободное отправление религиозных нужд не требовало церковной инфраструктуры, а значит, и регистрация не являлась для них жизненно важной). Отсюда знакомство с официальной статистикой создавало однозначное впечатление, что среди староверов в целом подавляющее большинство именно поповцев. Этим фактом, никогда не ставившимся под сомнение, и оперировала, и продолжает оперировать историческая наука.

Хотя в действительности всё обстояло совершенно иначе. Доля поповцев редко превышала 10 процентов общего числа старообрядцев; остальные же относились к многочисленным беспоповским толкам. Однако имеющиеся в распоряжении исследователей документы свидетельствовали об обратном. Осознание данного обстоятельства затруднялось тем, что приверженцы беспоповщины не только не утруждали себя регистрацией, но и вообще, как правило, числились обычными синодальными прихожанами. В результате «силуэты» внецерковного православия на российском религиозном ландшафте были едва различимы. Существуя по факту, оно оставалось скрытым под завесой официальной статистики, на деле имеющей мало общего с жизнью.

О масштабах распространения внецерковного православия можно судить по исследованиям, изредка проводившимся царскими властями. Так, цикл изысканий по определению приблизительной численности староверов был предпринят в середине ХІХ века, когда комиссии МВД направлялись в различные губернии для сверки официальных данных с истинным положением дел. По итогам их работы власти пришли к выводу, что количество раскольников в 10–11 раз превышает заявленные в отчётах, хотя и эти цифры, по-видимому, не до конца отражали реальную ситуацию. Но самое интересное оказалось в другом: выявленные массы неучтённых староверов, обеспечивших такой впечатляющий статистический скачок, оказались именно беспоповцами, лишь формально числившимися в лоне РПЦ.

Например, ещё молодой И. С. Аксаков, участвовавший в обследовании Ярославской губернии, после поездок по уездам и сёлам был поражён тому, что везде «почти все старообрядцы, да ещё, пожалуй, беспоповцы». Хотя по документам местной администрации все кругом значились православными, да и само население при расспросах с готовностью подтверждало принадлежность к синодальной церкви. Кстати, именно от Ярославской комиссии власти получили информацию о существовании согласия бегунов-странников, располагавших разветвлённой сетью по всей стране. В других поволжских губерниях было выявлено значительное количество спасовцев, как бы растворённых среди правоверной паствы; известный знаток раскола П. И. Мельников-Печерский доводил их количество в середине ХІХ века до 700 тысяч человек.

Как утверждали адепты этого старообрядческого согласия, истинное священство на Руси утрачено, а потому нет и никаких таинств; таинства, связанные с РПЦ, якобы только пустая форма, в них даже можно принимать участие; спасение же даётся только по Божьей милости. Кстати, признание неоднородности российской конфессиональной среды проясняет поток нескончаемых следствий и дознаний о переходе из православия в раскол, материалы которых в немалом количестве содержатся в российских архивах. И дело здесь не в падении нравов или в чём-то подобном, как обычно считалось. Просто каждый беспоповец, формально крещённый в РПЦ, по жизни сторонился церкви, периодически навлекая на себя при неисправной плате попам доносы об уклонении в раскол, в котором, собственно, и находился с самого рождения.

На огромное количество беспоповцев, числившихся в синодальном православии, указывают многие источники. Их свидетельства весьма важны, так как определённо указывают на наличие мощного религиозного направления, связанного с внецерковным православием русского народа. Пока для исследователей это движение выглядит как terra incognita. Тем не менее оценивая изложенный материал, можно со всей определённостью говорить о специфике российской конфессиональной обстановки, сложившейся после раскола в течение ХѴІІІ—ХІХ веков.